Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
— Ну что я вам говорил! — воскликнул отец, обращаясь к Тамону. — Слышали? Какие слова знает! Профессор! Никакой благодарности от детей! — Они оба громко рассмеялись.
Павлик отошел. Он уже ругал себя. Ну что стоило сказать: «Молодец, папка, здорово!» Но ведь не был же отец молодцом, и все в его работах было вовсе не здорово!
Обеда у рыбаков, видно, не было, или Павлика с отцом забыли позвать. Они купили в ларьке две банки говяжьей тушенки, хлеба и тех же «Яблучных» конфет. Кое-как пожевали. В тушенке было полбанки жира и клейкого, несъедобного желе — его пришлось выкинуть.
Ах, как хотелось во время еды поговорить насчет Али: как она ему? У отца опыт, он насквозь видит человека. Но говорить с ним на такие темы Павлик не привык. Да и не решался.
Они жевали хлеб с холодной тушенкой и молчали.
Над окном вились ласточки — их здесь была уйма, — да на той стороне желоба меланхолически и размеренно куковала кукушка.
— Пойду еще порисую, — сказал отец. — Не хочешь полежать?
— Что ты! — И, подумав немного, Павлик спросил: — Па, а мы еще долго будем здесь?
— Почему ты спрашиваешь?
— Так просто. — Павлик и сам не знал, зачем задал этот вопрос. Его мучили предчувствия, что жить здесь они будут недолго, а ему так не хотелось уезжать.
— Конечно, долго. Я думаю тут основательно поработать. Очень приятные здесь люди. — И потом, вспомнив что-то, Павлик знал — что, добавил: — Ну, не все, конечно, но большинство.
Они разошлись: отец к Тамону, Павлик на пункт. Там для него был центр рыбацкого мира. Почему-то на Павлика вдруг напала грусть, напала и до вечера не проходила. Даже Костик не мог развеять ее своими выходками. И ведь никакой причины вроде. С Игорем все в порядке. Даже не обиделся на него, Павлика, что не предупредил письмом о приезде. Только почему это Игорь так долго не возвращается? А вдруг насовсем уехал? Да нет, чепуха: с чего бы?
Приближался вечер. Где-то неподалеку закричало сразу несколько лягушек. На Широкое ложились прозрачные сумерки. Солнце стояло низко над морем, над тем самым, которое только на минуту увидели они позавчера с фелюги.
Мимо прошел Филат и улыбнулся Павлику:
— Не скучаешь?
— Что вы!..
Но сказал неискренне.
Ему вдруг очень захотелось увидеть отца, сказать ему несколько добрых слов, чтоб не обижался на его, в сущности, глупые нападки. И чего нападать? Рисует, как считает нужным, и пусть рисует: его уж не изменишь. Мало ли в мире неважных художников? Ведь он отец и так хорошо к ним относится, а это главное. Павлик пошел от домика к домику в поисках отца. Везде кипела работа: кто чинил дель на обручах вентеря; кто методично и упорно, сгорбившись, точил все те же крючки самолова «пилкой» — так рыбаки называли особый напильник; кто смолил снасти. А возле одного домика Павлик увидел такую картину: рыбак с тоненькими усиками красил в лодке новую капроновую сеть. Он окунал белую сеть в лиловатую воду, поднимал, расправлял и полоскал.
— Белую рыба издаля видит, — сказал рыбак, — а в такую идет как дурная…
Отца нигде не было. Не нашел его Павлик и дома.
— Вроде бы в ларьке видала его, — сказала тетя Кланя, подметавшая двор.
Глава 7
ЗВЕЗДЫ НАД МОРЕМ
Ларек был набит рыбаками. Встав на цыпочки, Павлик увидел отца. Он сидел за столом, что-то говорил, и после каждого его слова рыбаки громко и не в лад хохотали. Рядом с отцом сидели Унгаров и парень в черной рубахе, который в день их приезда не очень-то любезно разговаривал с отцом в рыбацком доме; все его звали Петром. Отец говорил, держа на весу стакан — вино в нем плескалось, — и время от времени отпивал немного.
В руках рыбаков тоже были стаканы: и у тех, кто сидел за столом, и у тех, кто стоял у прилавка, у стен и у огромной бочки. Одни закусывали копченой рыбой, другие хрустели редиской.
В ларьке было накурено — дым тучей висел у потолка и потихоньку выплывал из двери.
— А платят вам за картинки к книгам хорошо? — спросил кто-то.
— Когда как, немало, в общем. Да ведь в Москве и расходы соответственные. Это у вас тут полунатуральное хозяйство, а у нас хочешь взять щепотку петрушки — плати на рынке гривенник, приглянулся пучок редиски — раскошеливайся.
— Ну это ясно, — проговорил Унгаров, — а чего бы вам, Александр Сергеевич, в море с нами не сходить, может, сгодилось бы потом, про наш труд рыбацкий нарисовали бы. Это теперь в моде — труд-то описывать. Даже как-то читал, и совещания созывают, и на них, значит, все к жизни зовут вашего брата, к труду. А то совсем, говорят, пооторвались и, значит, не отражаете…
— Отражать нужно, — сказал отец, — но чтоб было реально и художественно. Вы понимаете меня? Чтоб было правдиво.
— Точно! Только так, — подтвердил Петр, залпом допивая свой стакан, — я б за вранье — за шкирку и в море. — И он жестом показал, как делал бы это, и Павлик, все еще стоявший на цыпочках у порога, увидел его крючковатую с черными ногтями пятерню. Ох как не хотел бы он попасться в эту пятерню!
— Обязательно схожу с вами, — сказал отец. — Налейте, пожалуйста, еще по стакану… Да, да, всем, и мне тоже… Схожу.
— Так давайте хоть завтра, пока море ничего, не болтает.
— Идет, — сказал отец, — завтра так завтра, чего откладывать.
— Часа в четыре приходите.
— Да нет, пораньше, в полчетвертого, — подал кто-то голос, — теперь рано светает.
— Утра? — спросил отец.
— Неужто дня, — усмехнулся Унгаров, отпивая небольшой глоток вина. — Да вы не беспокойтесь: придем, разбудим… Филат, это на тебе!
— Добро́, разбужу, — отозвался шкипер. — Сегодня пораньше ложитесь, а то завтра глаз не продерете.
— Папа, и я! — вдруг крикнул Павлик. Нет, не крикнул, это само вырвалось из него, и он покраснел, когда наконец осознал, что сделал глупость.
— И ты здесь? — спросил отец, чуть хмурясь. — Ходишь за мной по пятам? Ну как, возьмете его, ребята?
— Пусть едет, немаленький уже, — разрешил кто-то из табачного чада.
Тетя Поля то и дело наливала из чайника вино и просила:
— Ну, Егор, битюг эдакий, совсем прилавок продавишь… Васька, осади, весы сейчас на пол полетят.
Но лицо у нее было довольное, еще более румяное: наверно, потому что торговля шла хорошо. Павлик вспомнил, как на фелюге
