Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
— Проходите, — сказала она каким-то странным тоном, словно никак не могла решить, свой это или чужой. Под ее настороженным взглядом Иван Филиппович не спеша разделся, причесался у зеркала, поправил воротник и галстук и прошел к первому.
Михаил Трофимович сидел за столом, но сразу же встал и вышел на середину комнаты. Улыбаясь и пожимая руку, подхватил Ивана Филипповича под локоть, увлек к двум креслам и журнальному столику, стоявшим в углу.
— О здоровье не спрашиваю, — начал Михаил Трофимович, продолжая улыбаться, — сам вижу, что тут все в порядке.
— А правда, — с лицедейским простодушием подхватил Иван Филиппович. — Хожу, дышу, сам удивляюсь.
— Весна-то нынче какая ранняя, даже не припомню такую.
«О погоде — так о погоде», — подумал Иван Филиппович.
Потом они немного поговорили о делах общечеловеческих, о снегозадержании, об изменчивости климата и еще кое о чем.
Держался Михаил Трофимович непринужденно, даже очень свободно для своего положения, но все равно чувствовалось внутреннее напряжение и в глазах веселости но было, поэтому Иван Филиппович ждал, когда он перейдет к сути.
— Какие личные планы на ближайшее будущее?
Иван Филиппович пожал плечами.
— Какие там планы… Пока привожу в порядок дачу. Блажь, конечно, — почти в городе иметь дачу, другое дело — в деревне бы участок купить. Но и то… Дети съедутся, все не в четырех стенах.
— Тоже верно, — согласился Михаил Трофимович. — И у меня дома насели: давай заведем дачу. Пока креплюсь, думаю, попозже.
— Ну, а мне в самый раз, через четыре года на пенсию. Пусть пока все подрастает, чтобы не с нулевого цикла.
— Рановато собрался отдыхать, Иван Филиппович, — сказал Михаил Трофимович, и даже простым глазом было видно, что внутреннее напряжение его усилилось.
— Не рано, — покачал головой Иван Филиппович. — У меня десять лет шахты, да еще на Севере. Как записано в законе… — не договорил и развел руками.
А ведь было время, когда они не сидели так-то вот и не вели пустопорожний разговор, как будто он что-то меняет или располагает к особой доверительности. Два этих человека и так видели друг друга насквозь.
Михаил Трофимович был лет на пять помоложе, из первых жителей, из строителей. Вместе первую улицу вели, болото осушали там, где теперь парк. Бывало, вместе на охоту ходили, у костра сидели, Иван Филиппович тогда еще Михаилу Трофимовичу охотничий нож подарил, привезенный с Севера: ручка из оленьего рога, а сталь такая, что стекло режет. У них оказалось много общего в прежней жизни: и того и другого трясла жестокая послевоенная нужда, рано узнали они истинную цену куску хлеба. Оба мечтали поступить в летное училище, но судьба распорядилась иначе. Одному пришлось идти на завод, другому — на строительство. Институты окончили позже, после службы в армии. И вот что еще интересно: оба служили на Кольском полуострове, даже общих знакомых нашли.
Но к делу это не относилось, даже, можно сказать, добрые отношения осложняли дело, налагали некую дополнительную ответственность. Добрые отношения — это очень серьезно: лишний раз не попросишь, лишний раз не пожалуешься. Сейчас Иван Филиппович решил начать первым.
— Слушай, Михаил Трофимович, большая просьба к тебе. Знаю, ломаешь голову, куда меня деть. Всей душой прошу — направь механиком. Куда угодно, да хотя бы вот к нефтяникам. — И добавил, не удержавшись: — На комбинат, наверное, неудобно, новый постоянно оглядываться будет, и вообще, как люди поймут…
Михаил Трофимович молчал, и тогда Иван Филиппович продолжил:
— Пойми правильно: мне надо утверждаться вновь.
— Тебе не надо утверждаться, — перебил первый. — Ты достаточно утвердился.
— Сняли же…
Михаил Трофимович жестко перебил:
— Пустой разговор. Делай правильные выводы, а не занимайся самоедством. Не мне тебе объяснять, войди и ты в мое положение: опытные руководители с неба не падают, и аисты их не приносят. В общем, есть мнение рекомендовать тебя заместителем к Болотянскому.
Иван Филиппович поднял брови. Выражение лица его стало таким, словно ему предложили оценить новый крепкий напиток и он сделал первый глоток. Это был тот самый вариант, который он не смог бы предусмотреть, будь у него и сверхбуйная фантазия.
— Ин-те-ресно, — озадаченно протянул он. — Оч-чень интересно.
В голове кружил странный вихрь и никак не давал сосредоточиться. А ведь жила какая-то надежда…
— Мы озабочены по тем, чтобы тебя удачней трудоустроить, — начал Михаил Трофимович. — Мы хотим целесообразней использовать твои знания и опыт. Если хочешь, нам нужна твоя помощь. У Болотянского все хорошо, на первый взгляд, мы ценим его способности. Но, понимаешь, Иван Филиппович, когда речь заходит, о цементном заводе, тянет каким-то сырым сквозняком. Создается ощущение какого-то общего неблагополучия. Хотя формально, повторяю, дела на заводе весьма хороши.
«Кадры, — вспомнил Иван Филиппович разговор на юбилее — Точно, кадры сплочены, как в партизанском отряде. Даже дома образовалось два лагеря: жена о работе ни слова. А когда начинаются ревизии или комиссии, она в эти дни одевается в лучшие свои платья. И весь аппарат, наверное, в эти дни делает то же самое. Как воины перед смертельной схваткой».
Интересно, мучают ли кого-нибудь угрызения совести, что в отношении комбината и его руководителя приняты поспешные, неоправданные меры? Вот сейчас, например, можно подумать, что особых просчетов тогда у Ивана Филипповича и не видели. Но дело сделано, и теперь он должен помочь Болотянскому, оказать, как говорится, поддержку изнутри, чтобы, значит, хозяйство цементников еще более окрепло. Очень хорошо, весьма гуманное устремление. Однако возникает маленький вопросик: а почему не наоборот? Почему Болотянского как опытного, везучего хозяйственника не направили к нему, Ивану Филипповичу, для подкрепления, усиления и т. д.? Между прочим, Михаил Трофимович прекрасно, понимал положение дел на комбинате, напоминавшее морские приливы и отливы. Когда наконец-то набирали положенное число рабочих и самое время было гнать план, — кончался лес; пока ждали плоты, высылали на места толкачей, — люди разбредались по другим предприятиям, к тому же Болотянскому. Сдельщику нельзя ждать у моря погоды. Да что там говорить… после драки кулаками не машут.
— Болотянский исключается полностью, — сказал Иван Филиппович. — О любом другом варианте мы могли бы еще потолковать, а здесь… Между нами, Болотянского может инфаркт хватить.
— Если между нами, — едва улыбнулся Михаил Трофимович, — Болотянский сам попросил.
Лицо Ивана Филипповича вытянулось, возникла неловкая пауза.
— Ладно, вопрос не закрываем, в понедельник бюро. В четырнадцать ноль-ноль. Приходи, будем думать коллективно.
— Да чего думать… — нерешительно начал Иван Филиппович.
— Ты приходи! — с нажимом сказал Михаил Трофимович и встал.
Знал он, конечно, больше, чем мог сказать. Иван Филиппович понимал: здесь та невидимая черта, где кончается дружба и начинается служба.
Провожая его,
