Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
— Федь, вчера постеснялась, подумала: все запросишь — ничего не получишь, а сегодня все же попрошу. Мы в город не могли бы завернуть, хоть на одну минутку?
— Это еще зачем? Такого крюка давать…
— Хотелось бы дочку повидать, ведь ни разу не бывала, особенно внучку Светочку.
Федор хмыкнул и надолго замолчал. Валентина Ивановна далее забеспокоилась: не сказала ли чего лишнего?
— Ну что ж, дело говоришь, — подал наконец голос Федор: — Обязательно надо заехать.
Валентина Ивановна согласно кивала и не переставала удивляться понятливости и бескорыстию свояка Федора.
Дочка Зоя перебралась в город, когда ей исполнилось шестнадцать лет. Уехала поступать в техническое училище — и канула, словно ключ на дно. Через два года написала письмо, что вышла замуж за архитектора. Все, кому давала читать письмо Валентина Ивановна, ахали и поздравляли, хотя никто толком не знал, чем занимается архитектор. Из того же письма Валентина Ивановна узнала, что архитектор старше Зои на тринадцать лет. В деревне к таким перепадам не привыкли, поэтому она первое время прямо извелась ночами, придумывая разные горестные возможности в дальнейшей дочкиной жизни. И свадьбы-то, наверное, не было, раз ее не пригласили…
В гости молодежь нагрянула на второе лето, когда Зоя четвертый месяц вынашивала ребенка, стало быть, Светочку. Зять оказался веселым человеком и совсем не походил на того а р х и т е к т о р а, который представлялся Валентине Ивановне. В нем не было тучности, второго солидного подбородка, в нем вообще, на первый взгляд, не было никакой солидности. Только иногда взгляд его из-за очков как бы покалывал, легонько так, осторожно.
Когда вечером выпили по случаю приезда, зять разоткровенничался.
— Мне, мамаша, Зоя сразу понравилась. Мы дом принимали, и я ее увидел. Почему-то представил, как мы вместе в театр идем. На премьеру. Все говорили: что ты делаешь?.. А я так считаю: хорошие манеры, мамаша, — это ерунда. Женщины легко приспосабливаются, когда попадут в приличное общество. Вот, допустим, из деревни в город. О-о, через месяц уже не отличишь от горожанки. Топ-топ каблучками, прости-подвинься… Ресницами взмахнет — и ничего больше не надо.
Больно все складно выходило у зятька: и про деревенскую неиспорченность, и про красоту, и про деньги. И очки у него какие-то странные — дужки тонюсенькие, а на носу две перекладинки… Беспокойно было Валентине Ивановне, не по себе.
Но когда она увидела, как уверенно чувствует себя дочь, как она подсказывает мужу, даже поучает его, то немного успокоилась.
Ни в этот день, ни на следующий молодые в лес по ягоды и грибы не ходили, по селу не гуляли. Зоя к подружкам наведывалась, а ее, Валентину Ивановну, пустили по селу — ищи, вроде того, лапти и старые книги. А где их искать? Старых книг отродясь не видывала, а лапти — лапти только у Сони были. Потом молодые отмывали их у колодца от навоза. Самовар еще увезли, прялку…
Машину Федор вел хорошо: умело притормаживал перед канавами и рытвинами, с легким сердцем разрешал обгонять себя — и это при его-то характере! Ни в чем ведь не знает угомону, живет так, словно перед ним еще добрая сотня лет выстилается. Работает за двоих, отдыхает — тоже. Как-то жену Клавдию на танцы в клуб позвал. Та, конечно, отказалась — зачем срамиться, сами седые, внуки скоро в школу пойдут. А он шум устроил: не смотри, как живут другие, живи так, как сам хочешь…
Перед развилкой Федор сбавил скорость:
— Вот и поворот на город.
Голос у него был какой-то потухший, и Валентина Ивановна забеспокоилась: может, она в тягость ему со своей затеей? Сама виновата, что за десять лет ни разу не побывала у дочки.
— Может, зря мы, Федя, в город? Так бы и поехали по прямой…
Валентина Ивановна повернулась к заднему окошку. Стекло заметно запылилось, но темный глаз и черный замшевый нос были видны.
— Надо заехать, — сказал Федор, но без прежнего увлечения. — Если откровенно, не люблю я город: милиции там полно и светофоров. Куда ни повернешься — что за черт, одни «кирпичи».
По городу блуждали недолго, всего раз или два спросили у пешеходов дорогу. Наконец остановились у двенадцатиэтажного дома, в квадратном дворе, образованном такими же домами.
— Как в яме, — сказал Федор.
Он запрокинул голову и оглядывал этажи. Балконы были окрашены одинаковой синей краской, кое-где висело сохнущее белье.
На девятый этаж поднялись в лифте. У двери, рябой от медных узорных шляпок, остановились, посмотрели друг на друга. Валентина Ивановна сделала глубокий вдох, Федор нажал на кнопку звонка и напряженно уставился в стеклянный кругляш.
Дверь открыла Зоя, которую Федор сразу и не узнал, настолько изменили ее годы, прожитые в городе. А еще — шапка крупных железных бигуди, стянувшая голову.
Секунду она оторопело смотрела на пришедших и с протяжным криком:
— Ой, господи, ма-мень-ка! — уткнулась лицом в грудь Валентины Ивановны.
Худенькие плечи в голубом поролоновом халатике вздрагивали, а в крике прозвучало столько тоски, что посторонний человек мог подумать: из темницы девку освободили, не иначе.
— Да что же это я! — стала говорить Зоя, опомнившись. — Да вы проходите, проходите.
Квартира была добротная: большой коридор, темноватый от зеленой краски, которая покрывала стены и прихватывала края потолка, так что филенка была не на стене, как у людей, а на потолке; зеркало, перед ним маленькая табуретка; чудная картинка на стене: мальчик лет четырех повернулся ко всем спиной и справляет малую нужду. Федор сразу подумал: вот бы достать такую себе домой.
В первой комнате блеск и чистота, видно, не долетает сюда, на этот высокий девятый этаж, уличная пыль. В углу, на видном месте, на обычных красных кирпичах прялка. Самовар — где книги, за стеклом. В общем вроде бы хорошо, но повеяло на Валентину Ивановну каким-то неуютом.
— А Светочка где?
— В пионерлагере, на две смены. Коля поехал проведать ее, к вечеру должен вернуться.
А глаза у Зои напряженные, будто ждет от них чего-то неожиданного.
Валентина Ивановна опустилась на диван, который был словно набит песком, до того жесткий. А Федор сказал:
— Мы ей корову привезли показать.
— Какую корову?
— Нашу, — сказала Валентина Ивановна. — Да ты ее не знаешь. Без тебя заводила. Мы к Коле едем, у него сын родился. А это убери. — Она протянула Зое корзинку
