Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
— Ну, до понедельника.
— До понедельника.
«Щупленький, а какая жесткая кисть. Специально, что ли, тренируется?» — машинально отметил Иван Филиппович после прощального рукопожатия.
По лестнице он спускался медленно, вспоминая отдельные моменты разговора, и ничего для себя утешительного найти пока не смог.
А когда был уже у выхода, услышал сверху голос Антонины Ильиничны:
— Иван Филиппович! Иван Филиппович!
Он подождал, и она, цокая каблуками, с легкостью девушки сбежала вниз.
— Вы забыли папку, Иван Филиппович, — сказала она и улыбнулась, как и раньше, с милой приветливостью. Но ему, любившему добрые женские улыбки, сейчас стало не по себе. Опустилась в душу эта улыбка тяжелым осадком.
Солнце грело вовсю. Иван Филиппович расстегнул пиджак, снял галстук и спрятал его в карман. На короткое время забылось все неприятное; расслабляющее спокойствие весеннего дня показалось бесконечным.
Он шел через парк, который буйно разросся за последние годы, жил и развивался, как ему нравилось. Деревья здесь не уродовали модной стрижкой, тут никогда не бухтели асфальтовые катки; а в середине было озеро, там цвели кувшинки и жили лебеди. Этот парк можно было считать ботаническим: какие деревья здесь только не росли! Осушенное болото засаживали первые строители, особенно водители самосвалов. Каждый привозил то, что любил, вот и вышло — рядом с вишней трепетала осина и тут же, в соседстве, печальная ель.
Тропинки были уже достаточно утоптаны, земля сверху подсохла, но еще пружинила под ногами. Все вокруг зеленело и цвело первым нежным цветом.
Дорожка вывела его на автобусную остановку, и он подумал: лучшее, что сейчас можно сделать, — съездить на дачу. Приехать туда, взять лопату — и за дело! И к чертовой матери все прочие заботы!
Автобуса долго не было. Мимо Ивана Филипповича проходили незнакомые люди, многие здоровались, и он каждый раз, будто спохватываясь, поспешно отвечал. Откуда-то знают. Может быть, эти люди работали у него? Вот они подходят, здороваются, и на душе становится спокойней. С тех пор как человек утвердился на планете, он излучает тепла не меньше, чем солнце. И человеческое тепло того же свойства: оживляет все попавшее в его лучи. Дикий волк пришел именно к человеческому теплу, а не за едой. Еды ему хватало. Но это уже, так сказать, общие соображения…
Когда вышел из автобуса, вокруг него бушевало невиданное по своей силе, по своему удивительному натиску цветенье. Яблони и вишни белыми кронами реяли над старыми тесными заборами. От особой загородной тишины, от солнца и безветрия, оттого, что столько белизны окружало сразу, легко и как-то торжественно закружилась голова. Он остановился, чтобы отдышаться и прийти в себя.
Свой участок он узнал с трудом, словно впервые увидел его. И вишни цвели, и груша — маленькие еще, тоненькие, но туда же, бушуют вовсю. А там, где были яблони, сразу бросалась в глаза неестественная пустота. Срезы на пеньках еще не успели потемнеть, и опилки пока что не закрылись травой. Он пошевелил носком ботинка опилки и почувствовал непонятную вину.
Чтобы успокоить свою совесть, убедиться, что им сделано все правильно, пошел к оврагу. Подходы к нему были усеяны консервными банками, сломанным садовым инструментом, сплющенными пакетами из-под молока — и когда человек только успевает?
Он посмотрел вниз и увидел: на дно грязного, с крутыми ржавыми от глины краями оврага, на самое дно, где собралась мутная сточная вода, словно опустилось розовое облако.
Он смотрел на это облако как зачарованный. Стоял и покачивал головой, чувствуя, как уходит напряжение, сковавшее его в последнее время. Захотелось присесть, и, опускаясь на влажную, прорастающую тонкой травой землю, он подумал, что вот и еще одна весна пришла и впереди у него, Ивана Филипповича, еще долгая жизнь. И она должна быть чем-то заполнена.
РАССКАЗЫ
Этот высокий девятый этаж
В пятницу, часов в семь вечера, когда стала спадать дневная жара, Валентина Ивановна заявилась вдруг к свояку Федору, чем сильно озадачила его. Уже много лет они не навещали друг друга: повздорили из-за какого-то пустяка — и словно разъехались в разные края.
— А где Клавдия? — спросила Валентина Ивановна, чтобы скрыть неловкость.
— Шут ее знает…
Валентина Ивановна поправила платок, но не уходила.
Федор вспомнил, что она его считает шалапутным, и лицо его стало угрюмым.
— Чего случилось? — хмуро спросил он.
— Да так, ничего, — ответила Валентина Ивановна с нотками некоторого торжества. — Уезжать я собралась отсюда.
— Это дело… Поди, в город? Уж там тебя заждались, как же, — неторопливо проговорил Федор и ширкнул спичкой о коробок.
Гостья между тем прошла в комнату и устроилась на стуле у окна.
— У меня, Федор, внучок народился.
Федор разогнал дым ладонью, осознал услышанное, и лицо его просияло.
— Ух ты! У Кольки, что ль?
— Ну-у! Вот получила письмо. Пишет — нянчить некому. Давай, вроде того, приезжай. Сильно зовет. Ну, я прикинула — здесь ли век доживать в одиночку, там ли кружиться — какая разница? Дай-ка, думаю, попробую.
— Смотри, одна попробовала — семерых родила, — пошутил Федор. — И как теперь думаешь?
— А чего тут думать? Дом продам, уже покупатель есть. А пока то да сё, хочу им корову отвезти. Не подсобишь?
— Так и надо было начинать, — сказал Федор. — Это, конечно, хлопоты — везти корову за триста километров. Все же в кузове, а не в лайнере. Но кто тебе поможет, кроме меня? Шалапутные только и помогают.
— Да ладно тебе, — махнула рукой Валентина Ивановна.
В субботу ранним утром Федор подогнал свой грузовичок к дому свояченицы. Посигналил, чтобы пошевеливались, и в ответ раздалось встревоженное коровье мычание. На крыльце появилась Валентина Ивановна, в цветастом платочке, с узелком и плетеной корзинкой в руках.
— Больно рано нарядилась, — проговорил Федор.
— Ничего, я аккуратненько, — ответила Валентина Ивановна и положила в кабину на пружинистое, с потрескавшимся лаком сиденье узелок и корзинку.
Потом подставили к кузову доски, по ним завели корову, и Валентина Ивановна держала ладонь на теплом боку ее, словно бы подстраховывала.
— Ну вот, — сказал Федор, когда был завязан последний узел, — теперь твоя буренка как на качелях. Ишь ревет, не терпится поехать.
— Ты, Федя, будь поосторожней. Камешки там какие, ямки, уж как-нибудь — живая все же.
— Ладно стонать! Хочешь — налей стакан и поставь в кузов, довезу, капли не пролью.
Он крутнул ключиком, подергал рычаг и облапил покрытую синей изолентой баранку.
Когда выехали из села и от носа машины до непроглядной дали протянулась линия асфальта, Валентина Ивановна ослабила платок на голове и
