Дочки-матери - Юрий Николаевич Леонов
В пору их первых свиданий, когда по ночам он писал стихи, а набело переписывал их на лекциях, родная тетка, заядлая байдарочница, дала совет, очень развеселивший Карасева. Сказала она примерно так. Если надумаешь жениться, не спеши. Испытай сначала невесту. Пойдешь в поход с друзьями и вечерком пригласи подругу прогуляться вдвоем. А в лесу сделай вид, что заблудился, растерялся, назад дороги не знаешь. Вот тут все и будет как в жизни, без прикрас… Если утешать, подбадривать тебя станет — веди в загс, не раздумывая, с такой не пропадешь…
От души посмеялся Карасев над ушлой премудростью тетки. И вроде б забыл про то, как забывают мимолетные анекдоты. Уж очень любят взрослые наставлять молодых. Вот и тетка прекрасно разбирается в тайнах семейной жизни, а сама развелась с мужем…
Последним студенческим сентябрем дипломники пошли в поход на Шошью. Палатки разбили на берегу озера уже в сумерках. Но Карасев и Плотникова не стали ждать, когда сварится всем надоевшая гречневая каша из концентратов. Подальше от любопытных глаз — на Кривую излучину. И радовались, как школяры, что удалось улизнуть незаметно.
…Он был нетерпелив, распаляя ее ласками. Сколько можно целоваться, доводя себя до изнеможения, но не позволяя быть близкими до конца. Есть ли более изощренная из пыток?
— Подожди, милый… — сдавленно шептала она, придерживая на груди его пальцы. — Ну подожди. Слышишь?
— Что? — нервно напрягся он.
— Дождь шелестит.
— И черт с ним!
— Мокро все будет. Не хочу так.
— О, пресвятая дева Мария!.. Все! Не могу больше.
— Ты сердишься на меня?
— Пойдем обратно. Лесом пойдем. Так короче.
Ей не хотелось брести обратно лесной тропой, в полумраке. Карасев настоял — ориентиры он знает. Быть может, настоял именно потому, что где-то под коркой дремал полузабытый совет… Правда, Карасев и до сих пор уверен, что вспомнил теткины слова не на берегу протоки, а поздней, когда под вкрадчивый шелест дождя они миновали едва приметную в потемках просеку.
Здесь — он хорошо помнил — тропа резко сворачивала вправо и метров через сто вырывалась к озеру. Он свернул налево. Замедлил шаги и вскоре, споткнувшись о корягу, выпустил ее вспотевшую ладонь. Оба остановились.
Из пепельного, иссеченного аспидными ветвями деревьев провала неба сочилась тонкая взвесь. Она пришептывала по листве едва внятно, и оттого чудилось, что здесь они не одни. Кто-то недобрый исподтишка наблюдал за их растерянностью, сам оставаясь невидим. Может, прятался за той вон пригнувшейся к земле корягой. А может, то, что казалось корягой, на самом деле был он?.. Что-то скрипнуло-пискнуло в отдаленье, прошуршало вблизи…
Почувствовав, как вжалась в его плечо гибкая шея Плотниковой, он подумал, что, пожалуй, переборщил со своим испытанием. Как бы не простыли оба. Куртку свою он отдал еще до дождя, и теперь непонятно было, то ли дрожит подруга, то ли самого его колотит озноб.
— Что-то не пойму… Вроде бы нет тропы, — нерешительно пробормотал он. — Ну-ка, подожди… — Он сделал еще несколько шагов и снова замер, вглядываясь в мглистую глухоту леса. — Ничего не пойму…
Плотникова отрешенно молчала. Карасев успел подумать, что у нее завидная выдержка. Но чуть погодя она начала говорить низким осевшим голосом, постепенно переходящим на крик. И тогда Карасев узнал, что никакой он не милый и не дорогой, а зауряднейший эгоист, самовлюбленный и самонадеянный до отвращения. Она давно догадывалась об этом, только не предполагала, что он к тому же может быть столь безжалостным к ней и бессердечным. С кем связалась она…
— Хватит! — прервал он эту истерику.
— Нет, ты послушай, Сусанин, послушай! — придерживая за рукав как провинившегося мальчишку, она хлестала его словами. — Тебе никто больше этого не скажет. Только я! Как же, комитетчик! Персона нон грата! С прекрасной маской на лице…
Он вырвался и пошел прочь, натыкаясь на ветви. Остановился, услышав за спиной ее плач. Взял за руку и, ни слова не говоря, почти насильно потащил за собой… Минуты через три впереди тускловато блеснули блики костра…
— Так ты к тому же и лгун?! — последнее, что он услышал от нее в этот вечер.
…Они помирились только под Новый год и даже танцевали вдвоем весь бал-маскарад, скрываясь под картонными рожицами. Но прежних доверительных отношений между ними так и не завязалось. Лишь лучший друг Карасева Игорь Яковенко знал истинную подоплеку их размолвки. Он и сказал, как припечатал: «Не переживай, старичок, тебе еще редкостно повезло, попомни мои слова».
Слова эти Карасев действительно не забыл и разумом давно свыкся с их правотой. А сердцу нет-нет да вновь нашептывала память о ней. Пожалуй, с годами сожаление о первой любви, которую выпестовал и порушил он сам, стало даже внятней, чем прежде. За двадцать лет разлуки он успел простить Плотниковой почти все. Среди служебных хлопот, среди домашней обыденки с ее заботами и тяготами пылкие студенческие свидания успели окутаться прозрачной, привораживающей воображение дымкой. Издалека они сияли звездными видениями молодости. Карасев считал себя человеком достаточно трезвого ума, чтобы не поддаваться обманчивому блеску этих иллюзий. И все же временами жил ими, как живут, окунаясь в целебные просветления детства.
Лишь сейчас, в автобусе, к нему пришла спасительная мысль: «Наверное, нужно было однажды встретиться с Плотниковой, чтобы смыть весь прошлый романтический флер. Вот так, как вышло у них сегодня в аэропорту». Он вовсе не был разочарован их встречей — Нелли Сергеевна и ныне выглядела обаятельней своих однокурсниц. Но в том, с какой уверенностью преследовал Плотникову этот толстый пугливый дирмор, было что-то настораживающее, заставляющее подумать не только об очевидной неустроенности ее личной жизни…
— Алексей Иванович! — окликнула Карасева Женечка Кутейкина и даже за пиджак дернула, чтобы не делал вид, что не слышит.
Кутейкина была матерью двух взрослых уже сыновей, студентов, но ее здесь по старой привычке все называли Женечкой. Работая библиотекаршей, она сохранила редчайшую в такие годы способность удивляться и верить едва ли не всему, что ей говорят. Эту счастливую особенность вести разговор мужчины сумели оценить с большим запозданием, и ныне комплименты ей отпускались сверх всяких лимитов. Под их благотворным влиянием улыбка почти не сходила с лица Женечки. По мнению некоторых весьма компетентных женщин, она выглядела до неприличия молодой. Но сказать о том вслух позволили себе немногие из них.
— Же-енечка, — с легким упреком отреагировал Карасев на обращенье к нему. — Я не на службе.
— Ну, все-таки.
— Сегодня — никаких «все-таки».
— Хорошо, Алексей, — с улыбкой сказала Женечка. — Вот ты сейчас… Сам знаешь, кто ты сейчас. Скажи, пожалуйста, неужели
