Илья Маркин - На берегах Дуная
Он стиснул и долго тряс руку Аксенова.
— Ну, как вы тут? — охваченный волнением и радостью встречи, расспрашивал Аксенов.
— Бьемся. Сорок четыре танка спалили. Пехотинцев — не меньше трехсот… Туговато. Шесть пушек разбито. И в стрелковом батальоне потери большие. На весь батальон остался один офицер, — Чевилкин задорно сверкнул черными глазами. — Мы у них как заноза в пятке. Все закупорили. Я и с шестью пушками не отдам перевала.
— Фланги у вас открытые. Пехота может по горам обойти и в тыл забраться.
— Да, с флангами беда. Я кругом дозоры расставил. Командир корпуса обещал иптаповский полк[4] перебросить сюда и два стрелковых батальона. Да вот что-то всё не подходят.
— От вас можно поговорить со штабом армии?
— Да. У меня прямая связь с корпусом, а с ним рядом и штаб армии.
— Боеприпасы есть?
— Хватит. Сейчас только две машины подвезли.
До штаба армии Аксенов дозвонился неожиданно быстро.
— Слушаю, — раздался знакомый голос генерала Воронкова.
— Кто, кто? — переспросил он. — Аксенов? Жив! Вот это здорово! Командующий про тебя все время спрашивает.
Аксенов коротко рассказал все, что видел, и генерал Воронков приказал ему выезжать в штаб армии.
— Езжайте на моей машине, — предложил Чевилкин. — Мне раскатывать некогда…
С запада над равниной едва видимыми точками показались самолеты противника.
— Снова идут, — хмуро проговорил Чевилкин, — уезжайте скорее, сейчас ад начнется. — Он торопливо пожал руку Аксенова и, как старший на младшего, прикрикнул: — Что вы стоите? Уезжайте немедленно! Вы свою задачу выполнили и мне не мешайте выполнять. Никитин, заводи! — крикнул он шоферу и, считая разговор оконченным, приник к стереотрубе.
— Товарищ гвардии майор, раненых много, разрешите мне остаться здесь, — подбежав к Аксенову, попросила Варя.
— Хорошо, оставайтесь, — подумав, ответил он и хотел было итти, но вернулся, обнял девушку и поцеловал ее в горящие щеки. — В машину! — крикнул своим солдатам Аксенов.
— А немца куда же? — спросил Буканов.
— На носилках кладите поперек машины. Довезем.
Машина рванулась. Позади нарастал гул. В синеве неба над горой показалось несколько эскадрилий «Лагов»[5] и, свистя в воздухе, промелькнули на запад. Проводив истребителей взглядом, Аксенов облегченно вздохнул. Теперь вражеская авиация для защитников перевала не страшна.
Машина, скрипя тормозами, спустилась в долину. У шоссе в зарослях кустарника развертывался какой-то артиллерийский полк. По обочинам дороги и в кустарнике саперы поспешно устанавливали противотанковые мины. Аксенов остановил машину и побежал к группе офицеров.
— Вы из штаба армии? — видимо узнав Аксенова, спросил плечистый полковник.
— Так точно! Майор Аксенов.
— Видел как-то вас. Здравствуйте. Доложите командующему: до перевала дойти не мог, вынужден развернуться здесь. Противник прорвался севернее перевала. Вон его танки уже в Тордаш вошли, — показал полковник в сторону видневшейся вдали деревни. — Перекрою дорогу и дальше не пущу. Со мной армейский саперный батальон. Установлено три тысячи мин. Сейчас еще семь тысяч подвезут.
«Обошли все-таки, — вглядываясь в селение, думал Аксенов. — Эх, пехота опоздала! Туго теперь придется на перевале, очень туго».
XIIПолковник Чижов присел на чей-то вещевой мешок и опустил голову. Все тело горело, как в тифозном приступе. Рядом кто-то ходил, перешептывался, но полковник ничего не видел и не слышал. Случилось то, от чего самые мужественные командиры седеют за один час. Дивизия раздроблена на куски, противник прорвался через ее оборону, он, командир дивизии, не знает, где его полки и батальоны.
За двадцать пять лет службы в Красной Армии Василий Иванович Чижов не раз бывал в тяжелых переделках. И на финской и особенно в первый год Великой Отечественной войны приходилось ему с глазу на глаз встречаться со смертью, с закаменелым сердцем переносить гибель друзей и товарищей.
Но не позор и не опасность гибели раздавили полковника. В дрожь приводила мысль, что его дивизия не сумела остановить врага. Враг поставил под угрозу всю гвардейскую армию, а быть может, и весь южный фланг советско-германского фронта. И это случилось в самом конце войны, когда и у него, полковника Чижова, и у каждого воина его дивизии, и у всей Советской Армии позади остались десятки и сотни блестящих по умению и мастерству боев и операций.
Все ждут конца войны, все надеются, что вот еще один или несколько ударов — и враг будет окончательно разгромлен. Все ждут и надеются, а он… Он не оправдал надежд, и, может, по его вине война затянется еще на несколько месяцев, может, по его вине погибнут сотни и тысячи советских людей.
«Как это могло случиться? В чем же ошибка? Почему дивизия не выполнила задачу?» — десятки раз спрашивал он самого себя.
Память услужливо подсовывала ответы: широкий фронт, недостаточно сил, зима и каменистый грунт, мало времени на подготовку обороны, нападение в ночной темноте.
Все это было верно, все это было так, но не это главным считал полковник, главное было в чем-то другом. Да, да! В чем-то другом. Но в чем?
Долго сидел он неподвижно, старчески сгорбив спину и ничего не видя вокруг. Кто-то несколько раз подходил к нему, пытался, видимо, заговорить, но не решался и отходил. Хлопья снега падали на голову, таяли на лице, ежистым холодком скатывались за шею.
Вспомнились бои под Сталинградом, балка Солдатская, прозванная Балкой смерти… Четыре месяца тяжелых, изнурительных боев…
Василий Иванович поднялся, застегнул шинель, надел папаху и нащупал пистолет в кармане. Рядом сидели и стояли люди.
— Полковника Камышина ко мне! — крикнул Чижов.
— Слушаю вас, — вырос из темноты высокий начальник штаба.
— Сколько с нами людей?
— Восемь офицеров штаба, одиннадцать сержантов и сорок семь солдат.
— Соберите офицеров.
Через полминуты перед командиром дивизии встали восемь молчаливых фигур.
— Задачу свою мы не выполнили, — глухо заговорил Чижов, — фашисты прорвались к горам. Оборона дивизии расколота на куски. Но это еще не значит, что дивизия разбита. Слушай! — показал он рукой в сторону запада.
Перекатами, ни на секунду не умолкая, гремел бой.
— Наши люди, дивизия наша бьется, полки и батальоны, — отрывисто говорил Чижов окрепшим голосом, — жива дивизия, жива и не уничтожена. Мы будем бить фашистов по тылам. Скуем их на дорогах и перевалах. Соберем в кулак всю дивизию и вражьей кровью искупим свою вину перед Родиной, перед партией. Сейчас наша задача — восстановить управление войсками, собрать разрозненные группы, объединить их и продолжать бить врага. Всех одиночек и мелкие группы собирать здесь, на этих сопках. С равнины полки и батальоны вывести в горы. Вы, Камышин, останьтесь здесь, организуйте круговую оборону и держитесь. Вы, Александров, пробирайтесь к Маркелову. Слышите, на левом фланге — это его батальоны ведут бой. Михальчук и Петросян, идите на правый фланг. Там стояли танковая бригада и один наш полк. Связаться с ними и выводить сюда, в район этой сопки. Я иду в центр. Начальнику связи любыми путями достать рацию, установить связь с корпусом или армией. Остальных офицеров, Камышин, используйте здесь для организации командного пункта и управления войсками. Просмотрите ближайшие леса. Там должны быть отдельные группы наших. Всех собирайте здесь. Мне, Александрову, Михальчуку и Петросяну — по три автоматчика.
Василий Иванович Чижов попрощался с офицерами.
— Не стоило б ходить вам самому, — настойчиво проговорил Камышин, наклоняясь к полковнику.
На худом, с острыми скулами лице Чижова чуть дрогнули запекшиеся губы, ноздри прямого широкого носа яростно вздулись, темные глаза укоризненно жгли начальника штаба.
— Место командира с войсками! Растерял войска — собирай!
Он круто повернулся, махнул рукой ординарцу и двум солдатам, подхватил автомат и зашагал в белесую неизвестность. Ординарец и автоматчики, не сговариваясь, полукругом окаймили полковника.
Чижов изредка останавливался, оглядывался по сторонам, вслушиваясь в звуки неутихавшего боя, и снова шел. На пригорке он поскользнулся, тихонько охнул. Живот резануло острой болью. Опять разыгрался приступ застарелой язвы желудка. Стиснув зубы, он усилием воли пытался подавить боль.
Впереди какое-то подразделение вело бой, видимо находясь в полном окружении.
— Ложись, — скомандовал автоматчикам полковник и смаху рухнул в снег.
Метрах в тридцати смутно чернели фигуры людей, озаряемые вспышками выстрелов. За ними, совсем недалеко, рвали темноту ответные выстрелы. По количеству отблесков Чижов определил, что против немцев дерется не меньше стрелковой роты. Он знал, что в этом самом месте проходили первая и вторая траншеи обороны. Видимо, какой-то смелый командир стойко удерживал траншеи и не покинул своих позиций. Василий Иванович пытался припомнить, какая рота оборонялась в этом районе, но не мог, и решил пробиться к этой роте.
