Илья Маркин - На берегах Дуная
Рассказ Буканова окончательно рассеял мрачное настроение. Радисты весело посматривали на шофера. Аксенов улыбался, чувствуя, как теплеет в груди и все проясняется в сознании.
— Хрустит что-то, — шепнул Божко, настороженно глядя в чащу.
Все остановились. Невдалеке явственно слышался негромкий хруст снега.
— Ложись! — скомандовал Аксенов.
Отскочив от дороги, затаились в кустах. Между деревьев, увязая по колено в снегу, пробралась невысокая, тоненькая девушка с подоткнутыми под ремень полами серой шинели. Светловатые волосы густыми прядями спадали на плечи.
— Настя! — вскрикнул Аксенов.
Девушка испуганно попятилась назад, сорвала с плеча карабин и тут же опустила его вниз.
Аксенов, вглядевшись в лицо девушки, невольно замедлил шаги. Это была не Настя.
Девушка недоверчиво смотрела на незнакомого майора. Широко раскрытые васильковые глаза ее горели испугом и радостью. Распаленное жаром лицо кривилось в горестной улыбке.
— Кто вы? — овладев собой, подбежал к ней Аксенов.
— Санитарка, товарищ майор, Иволгина Варя. Лейтенанта вытаскивала. Отбились от своих… Умер он… Кровью истек.
Крупные слезы навернулись на ее глаза. Она торопливо, скороговоркой рассказала о ночном бое, о лейтенанте, которого ранили в голову и в грудь, о фашистских танках, раздавивших пушку.
Подошли Буканов и радисты. Девушка заметно повеселела. Только большие васильковые глаза попрежнему смотрели печально.
— Ничего, теперь выберемся к своим, — успокаивал ее Аксенов.
— Если бы лейтенанту операцию сразу, он бы жил… Молодой совсем, с двадцать третьего года… Из Тамбова он… Письмо написать девушке хотел… Не успел…
Снова пошли по лесной дороге. Аксенов дозорным послал вперед Торбина. В любую минуту можно было столкнуться с немцами. Все шли молча, оглядываясь по сторонам.
Неожиданно Торбин выстрелил и метнулся за дерево. В ответ хлестнули автоматные очереди. Аксенов рывком подскочил к Торбину. Буканов устремился за ним. Торбин стал стрелять куда-то в чащу леса.
— Немцы, человек пять, — не оборачиваясь, прокричал он, — одного я подбил, остальные побежали.
Среди деревьев Аксенов увидел немца. Он, отчаянно работая руками и ногами, переползал от дерева к дереву.
— Ложись, — приказал Аксенов Буканову и Торбину. — Божко, вперед! Осмотреть кусты и деревья.
Грузный украинец, пригибаясь, побежал. Буканов, не ожидая команды, обогнал его и устремился в лесную чащу.
Аксенов и Варя подошли к немцу. Он ошалело таращил глаза, держа над головой дрожащие руки. На молодом худощавом лице его застыли мольба и отчаяние. Извилистая кровавая дорожка тянулась там, где он полз. Из снега торчало дуло автомата.
— Я перевяжу! — вскрикнула Варя.
— К черту! — озлобленно сверкая глазами, замахнулся прикладом Торбин.
— Не смейте, — пронзительно закричала Варя, — раненых не бьют!
Она опустилась на колени, раскрыла санитарную сумку и ловко распорола штанину на правой ноге немца. Пуля раздробила ему кость ниже колена. Сапог был полон крови.
Пока Варя накладывала жгут и повязку, Аксенов коротко допросил пленного. Он оказался солдатом из разведывательного отряда танковой дивизии «SS» «Викинг». Им, шестерым, приказали двигаться лесом, установить, где находятся русские, и вернуться назад. Он охотно рассказал все, о чем его спрашивал майор. Их дивизия поездом переброшена из Варшавы. 31 декабря выгружались в Комарно. Сколько всего танков — он не знает, но очень много. Прошлой ночью читали приказ фюрера. Умереть, но прорваться в Будапешт.
Вернулись Буканов и Божко.
— Ну и людишки! — укоризненно качая головой, говорил Буканов. — Пять человек одного бросили, а сами удрали. Видели мы их. Лес там кончается, а дальше поле.
На полкилометра отбежали.
Аксенов глядел на пленного и раздумывал, как же с ним быть. Новых данных о противнике от него не получить. Увести его также нельзя: с перебитой ногой он ходить не мог. И в лесу оставлять нельзя. Могли вернуться немцы, и он, рассказав о группе Аксенова, навел бы их на след. Остается одно…
— Ну что с пленным делать? — спросил он солдата.
— Известно что… — не задумываясь, начал Торбин.
Пленный доверчиво улыбался, продолжая словоохотливо рассказывать, что сам он из Мюнхена, всю жизнь работал, по специальности монтер, а вот пришлось воевать…
— Товарищ майор, — вскочила Варя, — неужели?.. Как же так? Неужели вы его расстреляете?
— А что с ним делать? — мрачно проговорил Божко.
— Раненый он, — дергала за рукав Аксенова девушка. — Он теперь уже не солдат, а больной.
Пленный замолчал, испуганно глядя на солдат. На его чисто выбритых щеках дрожали мускулы. Руки безвольно упали в снег.
— Нет, товарищ майор, нет… — дрожащим тоненьким голосом возбужденно говорила Варя. — Мы не фашисты. Донесем его. Я сама понесу. Человек же он, раненый, живой.
— Раненый… — не удержался Торбин, — они-то…
Он вскинул карабин и щелкнул затвором.
— Оставить! — крикнул Аксенов и резко рванул карабин Торбина. — Рубите деревья, готовьте носилки.
— Ну, черт рыжий, моли бога за эту вот сестричку и за гвардии майора, — тряс кулаком Торбин, — я б тебя угостил на веки вечные.
На носилках из двух жердин и плащ-палатки Буканов и Божко потащили пленного. Его автомат повесил себе на шею Торбин.
— Давай подменю, — пройдя шагов двести, предложил он Буканову.
Варя шагала рядом с носилками, по колено утопая в снегу, и добрыми глазами смотрела то на раненого, то на майора, то на гнущихся под тяжестью немца солдат. В ее взгляде было столько теплоты и нежности, что Аксенову невольно показалось, будто где-то ему уже пришлось видеть этот взгляд.
— Товарищ гвардии майор, вина бы ему немножко дать, — услышал он голос Вари. Да, и голос был давно знакомый, волнующий. Такой же голос и те же слова слышал он в медсанбате под Сталинградом, когда его, контуженного, вытащили с поля боя. Но тогда говорила высокая смуглая Маруся. А Варя совсем маленькая и белокурая. И он сразу вспомнил, что и такой взгляд, и голос, и движения видел и слышал он не однажды. Так смотрела и говорила Настя, когда выхаживала его, обескровленного, в лесах Белоруссии, так говорила медицинская сестра Маруся под Сталинградом, такими же взглядами смотрели на раненых врачи и сестры в тыловом госпитале под Воронежем. В нем было человеческое отношение к несчастью другого и желание хоть чем-то облегчить страдания.
Великая сила человечности неистребима даже в условиях войны. Для советского человека враг только тот, кто мешает ему жить, кто покушается на его свободу и независимость.
Раздумье Аксенова прервал гул моторов. Из-за гор на бреющем полете вырвались штук тридцать «Илов». Они дружно, будто привязанные друг к другу, нырнули вниз и скрылись. Над горами эхом прокатились гулкие взрывы. В ущелье из-за горы мгновенно встали высокие столбы дыма и пыли. Через несколько секунд черными тенями один за другим снова вынырнули «Илы». Ревя моторами, они развернулись и вновь устремились туда, где взметнулись фонтаны дыма и пыли. Аксенов следил за работой штурмовиков и шагал все быстрее и быстрее. Появление своих самолетов было сейчас важным событием. Оно говорило, что враг не победил, что идет ожесточенная борьба и в этой борьбе решается судьба не только тех, кто был на фронте под Будапештом, но и самого Аксенова и его маленькой группы…
Громкий окрик: «Стой! Руки вверх!» — невольно оттолкнул Аксенова назад. Он попятился, хотел было подхватить автомат, но тут же понял безрассудность этого и с трудом поднял руки.
— Майор, ко мне, остальным стоять, — властно командовал кто-то невидимый.
Аксенов огляделся по сторонам. Везде были острые, большие камни.
— Десять шагов левее вас тропа, подымайтесь по ней, — разъяснили сверху.
Аксенов с поднятыми руками шагнул на первый приступок скалы. Навстречу ему вышел с автоматом наготове молодой темнолицый сержант. Он проверил документы Аксенова и виновато заговорил:
— Простите, товарищ гвардии майор, немцы переодетых диверсантов пускают. Троих мы изловили. В дозоре сидим, людей-то маловато, все на перевале.
— Как дела на перевале?
— Прут, как ошалелые. Штук сорок танков сгорело, а они все лезут. Комбата убили нашего, теперь всеми майор-артиллерист командует.
Сержант провел Аксенова на командный пункт майора Чевилкина. Щеголеватый артиллерист смотрел в стереотрубу. Барашковая кубанка лежала рядом, на бруствере. Черные волосы майора слиплись, темными пятнами пропотела и гимнастерка.
— С того света, — увидев Аксенова, обрадовался Чевилкин, — мне о вас раз десять из штаба армии звонили. Рад вас видеть…
Он стиснул и долго тряс руку Аксенова.
