Юрий Рытхэу - Полярный круг

— Надоело ждать! — жаловалась Зина. — Уж скорее бы!

— А как он? — Оле кивал на живот.

— Стучит, — улыбалась жена.

— Просится, — уважительно произнес Оле.

Однажды он повстречал Ксенофонта Матвеевича возле магазина. Именно Пуддер и сказал Оле, с видом человека, сделавшего своими руками это чудо:

— Поздравляю! У вас — дочь!

Растерянный Оле вдруг закричал:

— А как же? Мы же ждали сына!

— Тут уж я ничем не могу помочь, — развел руками Пуддер.

Оле на радостях мчался в больницу, позабыв, что ждал сына. Ему уже виделась нежная, маленькая, смугленькая девочка с черными острыми глазками, с пухлыми ручками и ножками. Его не пустили к роженице, но сообщили, что девочка нормальная, весит три килограмма восемьсот граммов, рост пятьдесят один сантиметр.

— Так что же мне делать? — растерянно спросил Оле санитарку со злыми глазами.

— Плясать! Шампанское пить! — сказала она, недобро сверкнув глазами.

Оле не оставалось ничего другого, как последовать ее совету. По дороге в гостиницу он зашел в магазин «Дельфин», купил три бутылки шампанского и два килограмма яблок.

К вечеру Оле достаточно осмелел, чтобы пойти в ресторан. Днем это была столовая. В ресторане играл оркестр. Долговязые длинноволосые парни со скучающим видом колотили в сверкающие барабаны с надписью «Днестр». За грохотом едва-едва угадывалась мелодия. Такая громкость и не снилась обладателю электрической гитары из Еппына эскимосу Арону Кале.

Наутро Оле едва мог вспомнить, что было в ресторане. Кажется, он кричал, хвастал, что у него дочь, красавица, которую он назвал Надеждой. Предлагал пить всем за нее, потрясал деньгами. Жителей районного центра на Чукотке трудно удивить большими деньгами. И поскольку Оле мешал им культурно отдыхать, его выставили из ресторана, кинув вслед шапку и теплую куртку.

От горьких воспоминаний стало так стыдно, что Оле застонал вслух.

Приоткрылась дверь, в номер заглянула уборщица.

— Ну что, герой, голова небось болит? — сочувственно-добродушно спросила она.

— Болит, — тихо ответил Оле.

— А ты выпей шампанского, — посоветовала добрая женщина. — Как рукой снимет. Мой Сеня как хватанет стакан — будто заново родился.

Превозмогая отвращение, Оле выпил стакан шампанского, усилием воли сдерживая рвущуюся из желудка шипучую жидкость. Через некоторое время отпустило и впрямь стало легче. После второго стакана вчерашнее происшествие в ресторане уже казалось легкой, невинной шалостью.

В больнице знакомая санитарка криво улыбнулась и заметила:

— Не очухался еще от радости?

Но и на этот раз Оле не пустили к жене. Тогда он принялся разыскивать своего старого знакомого Ксенофонта Матвеевича Пуддера.

Пуддер тепло поздоровался с Оле и пригласил его в кабинет.

— Помогите повидаться с женой, — с жаром попросил Оле, — Буду вам очень благодарен. У меня дома есть пыжики, если надо — могу прислать… Так, в подарок…

Ксенофонт Матвеевич сурово посмотрел на парня и сказал:

— Мало того, что вы пришли в лечебное учреждение, так сказать, в нетрезвом виде, да еще предлагаете мне, доктору, черт знает что!

— Извините, доктор, — смутился Оле, — сам не знаю, что говорю. Но так хочется увидеть жену и дочку!

Доктор Пуддер сверкнул на Оле зеркалом.

— Я вас проведу… Но, помните, только из дружеского и гуманного к вам расположения!

Зина за эти дни очень изменилась. На кровати лежала спокойная, уверенная в себе молодая мать.

— А где же Надя? — растерянно спросил Оле.

— Она спит в другой комнате, — ответила с улыбкой Зина. — Ее приносят ко мне только покормить.

— На кого она похожа?

— Конечно, на тебя.

— Я очень рад.

— Я тоже.

Доктор Пуддер тронул за рукав:

— Довольно, молодой человек. Вы заставили меня нарушить правила.

Оле быстро нагнулся и поцеловал куда-то в шею Зину.

В гостиничном номере стояла бутылка шампанского. Оле выпил стакан, закусил яблоком. Хотелось к людям, к собеседникам. Однако идти в ресторан Оле воздержался. Он вышел в коридор, походил и встретил своего земляка. Это был вездеходчик Петр Тутын из совхоза «Возрождение».. Он приехал получать новую машину.

— Вездеход-то, в общем, не новый, — признался Тутын, — а списанный. Он нам передан в порядке шефской помощи от морского порта. Я поглядел: восстановить можно.

Пили долго. Оле не раз ходил в магазин за вином. Шампанского не оказалось, пришлось брать дорогой и страшно противный напиток «Абу Симбел» — египетский бальзам. Его рекомендовалось употреблять в смеси с другими напитками. Смешивать экзотический напиток было не с чем. Пили так, закусывая яблоками.

На следующее утро Оле встал с головной болью. Но он уже знал, как бороться с этим недугом. Пить с утра «Абу Симбел» было мучением. Голова, правда, через некоторое время прояснилась.

К тому времени, когда Зину с ребенком выписали, Оле привык к выпивке. Шампанское не переводилось у него в номере.

Пока ждали вертолет в зале ожидания аэропорта, Зина с удивлением разглядывала мужа.

— У тебя красные глаза. Ты устал?

— Устал тебя ждать.

— От тебя пахнет…

— Это от радости… И мне хорошо.

— Не наклоняйся так близко над ребенком.

Это обидело Оле. Он отошел в сторону и встретил Тутына. Он летел в совхоз за подмогой.

— Одному опасно пускаться в путь на таком вездеходе, — сказал Тутын и предложил шампанского, которое продавалось в аэропортовском буфете.

Может быть, если бы Зина не отогнала Оле от ребенка, он не стал бы пить в тот день… Но Зина уже была другой, немного чужой. Во всяком случае, она теперь принадлежала ребенку больше, чем мужу.

В селе молодую семью встретили тепло, засыпали подарками. Николай и Зина весь вечер разбирали их. Одного постельного белья и пеленок хватило бы еще на троих ребятишек.

Дни шли за днями.

Ребенок рос, и Оле не чаял души в этом маленьком комочке жизни. Он даже бросил курить, потому что, как сказала Зина, табачный дым вреден ребенку. А вино пил только по большим праздникам, и то умеренно.

Сначала Оле наотрез отказался отдавать ребенка в ясли. Но Зине надо было выходить на работу. Оле просил отпуск у директора совхоза, но получил отказ: оказалось, что, ожидая жену из роддома, он и так использовал полагающийся отпуск. После работы Оле сломя голову бежал в ясли, брал дочь и нес в пошивочную мастерскую, чтобы мать покормила. Потом уходил домой и возился с ребенком до прихода матери.

Так продолжалось года два.

Девочка развивалась быстро, возможно от частого общения с отцом, который разговаривал с ней как со взрослым человеком. Надя росла упрямой, своевольной, но не капризной.

С годами взаимная привязанность отца и дочери усиливалась. Зато между Оле и Зиной усиливались отчуждение, холодность. Поначалу Зина ревновала и даже устраивала сцены мужу из-за дочери, а потом вроде бы успокоилась. Она была свободна от домашних забот и часто по вечерам уходила.

Возвращалась поздно, иногда навеселе.

Надя обычно в это время спала, а Оле лежал с открытыми глазами и молчал.

Для самого Оле горьким и удивительным было то, что он, несмотря на внутреннее сопротивление, вдруг обнаружил массу недостатков у Зины. Нежная, желанная, немного таинственная девушка исчезла, растворилась, будто ушла в туман вверх по ручью, в тундровые холмы. Он боролся с этими мыслями, не раз принимал решение начать заново жить, преувеличенно внимательно и дружелюбно разговаривал с женой, но в душе все равно было пусто, холодно и противно от сознания фальши.

Оле аккуратно «отмечал субботы», опохмелялся на следующий день и все воскресенье лежал в постели, приходя в себя.

Теперь Оле с радостью уезжал в тундру. Там легче и просторнее, но, главное, там меньше соблазна пить вино. Но и там, вдали от берега, не было настоящего спокойствия: не хватало дочери. Как-то Оле высказал пожелание взять Надю на летовку в тундру.

— Что она не видела там, в грязной яранге! — резко возразила Зина. — Ни умыться как следует, ни сходить в баню…

Оле посмотрел осуждающе на жену и сказал:

— Ты рассуждаешь, как офтальмолог!

Зина не поняла, что он имел в виду, и сильно обиделась.

А Оле тем временем думал: почему свои же иногда так плохо говорят про тундру? Почему раньше человек выживал в этих антисанитарных условиях, ребенок вырастал здоровым и сильным в яранге, а в деревянном доме он часто выглядит хилым и мало приспособлен к жизни по сравнению с его тундровым сверстником?

Оле и Зина все больше отдалялись друг от друга.