Юрий Рытхэу - Полярный круг

А чуть выпивший Оле казался даже лучше трезвого: он становился теплее, откровеннее и часами мог говорить о том, как любит свою жену.

Кончился морской промысел.

Вельботы убрали на высокие подставки, законсервировали оружие и подвесные моторы. Зверобои распределились по другим бригадам. Директор совхоза вызвал Николая Оле и предложил ему поехать в тундру.

— Надо помочь оленеводам, — сказал Владимир Иванович. — Прогноз плохой. Возможен гололед…

— Я же не оленевод, — попытался уклониться Оле.

— Знаю, — сказал директор. — Но помочь надо. За Зину не беспокойся. К тому времени, как придет пора рожать, вывезем тебя из тундры. Сейчас главный заработок — там. А на берегу, скажу тебе прямо, и хорошей-то работы нет.

Оле на вездеходе уехал в стойбище Кутая, в верховье реки Курупки. Вместе с ним ехали специалисты — зоотехники, методист культотряда, везший узкопленочный кинофильм «Гусарская баллада», и глазной врач из районной больницы. Глазник пристроился рядом с Оле и спросил:

— Молодой человек, как насчет пыжика в тундре?

— Пыжик бывает весной, — учтиво ответил Оле.

— А что можно-сейчас купить у оленеводов? — допытывался глазник.

— А что бы вы хотели? — спросил Оле.

— Ну что-нибудь из меха, — неопределенно сказал глазник. — Пыжики, камус[19]… Акимал варкын[20]…

Оле улыбнулся.

Вездеход пересекал замершие реки, озера и шел напрямик к стойбищу. Машина была новая, и водитель, похоже, наслаждался ее скоростью и надежностью.

Поздним вечером на пригорке показались огоньки.

Пересекли еще одну речку, проломив на этот раз тонкий новый лед. Вездеход одолел крутой подъем и остановился возле первой яранги.

Петр Кутай крепко пожал всем руки и распределил гостей по трем ярангам.

Оле в соседи достался глазной врач.

Он долго кашлял и щурился в холодной яранге, потом осторожно осведомился у Оле:

— Как тут насчет насекомых?

— Каких насекомых? — поначалу не понял Оле.

— Паразитов, — уточнил глазной врач.

— Увидим, — неопределенно ответил Оле и обратился к хозяйке, с которой когда-то учился: — Наташа, вот гость интересуется насекомыми…

— Да что вы! — смутилась Наташа.

— Да я просто так сказал вам, товарищ Оле, а вы меня поставили в неловкое положение, — засмущался глазной врач и торжественно представился хозяйке, чтобы сгладить неловкость: — Офтальмолог Пуддер, Ксенофонт Матвеевич.

— А вы не грек случаем? — осведомился Оле, снимая торбаза.

— Нет, я — чистокровный украинец, — несколько обиженно ответил Ксенофонт Матвеевич, как будто быть греком в тундре нехорошо.

Наташа приготовила ужин — наварила в большой кастрюле, величиной с хорошее ведро, свежего оленьего мяса.

Пуддер, отбросив опасения, вместе с Оле забрался в теплый полог и оттуда выглядывал в холодный чоттагин.

— У меня кое-что есть, — многозначительно сказал глазной врач, раскрывая медицинский баул.

Это был пластмассовый пищевой контейнер литров на пять.

— Медицинский! — гордо произнес доктор и отлил с пол-литра.

Наташа развела спирт.

В тот вечер выпили довольно много. Пили не только в этой яранге. Пили и у бригадира, и в третьей, дальней, где поместились вездеходчики и зоотехник с методистом агиткультбригады.

К середине ночи от стада пришли сменные пастухи, и веселье разгорелось с новой силой.

Под утро сильно захмелевший Оле увидел, как Пуддер заталкивал в свой медицинский баул оленьи шкурки.

— Нехорошо, — попытался остановить его Оле.

— Не даром же я беру, — оправдывался Пуддер. — Спирт тоже денег стоит… Это для жены. Она недавно перенесла операцию и нуждается в положительных эмоциях… Вы знаете, молодой человек, какое значение для восстановления функций организма имеют положительные эмоции? Иногда они могут действовать намного сильнее лекарств!

Пуддер хоть и пил меньше всех, но тоже был навеселе. Оле глядел на него и дивился: тщедушный на вид доктор держался уверенно, ел много мяса, со вкусом обсасывал кости, высасывал мозг, пил олений бульон и очень много разговаривал.

«Гусарскую балладу» смотрели уже под утро, когда отоспался методист. Правду сказать, кинофильм показывал Наташин муж, единственный в стойбище человек, который совершенно не прикоснулся к спиртному.

— Он у меня трезвенник, — с затаенным уважением сказала о нем Наташа.

Перематывая пленки, оленевод признался Оле:

— Я раньше пил со страшной силой, а потом враз бросил: ни к чему это.

Пока гости жили в стойбище — пили каждый день. Пил вместе со всеми и Оле и похвалялся еще тем, что у него по утрам не болит голова. Он так и остался жить в яранге Гуванто, когда проводили зоотехника, методиста агиткультбригады и глазного доктора, туго набившего свой медицинский баул предметами для поддержания положительных эмоций жены.

Оле постепенно привыкал к зимней тундровой жизни, которая резко отличалась от летней. Зимой оленеводу доставалось. Надо было уходить на дежурство ранним утром, а до оленьего стада иногда — километров десять по снежной целине. Часто дула пурга, ветер гнал поземку по твердому насту. Возле стада с нетерпением ожидал Гуванто. Сутки, а то и двое дежурил Оле, пока снова не приходил Гуванто.

Из яранги Оле по радиотелефону разговаривал с центральной усадьбой и узнавал новости о жене, о ее самочувствии. Иногда даже удавалось поговорить с самой Зиной. Она уверяла, что все в порядке, и просила поскорее приехать.

Но так просто уехать Оле не мог: не на кого оставить оленей. Владимир Иванович каждый раз заверял, что вот-вот найдет замену. Несколько раз прилетал вертолет, и у Оле было большое искушение бросить все и улететь.

Новый год встречали бурно и долго.

На этот раз у Оле болела голова после выпитого.

Возле стада три дня никого не было, и часть оленей разбежалась. Хорошо хоть на этот раз был вездеход. И все же не досчитались около трех десятков животных.

Когда Оле узнал, что Зину увезли в больницу, он вызвал по радиотелефону директора совхоза и пригрозил, что пойдет пешком.

— Не дури, — спокойно сказал Владимир Иванович. — Послезавтра в бригаду вылетает вертолет. Прилечу сам.

Владимир Иванович не обманул его. Прилетел вертолет и привез пастуха. Это был старожил стойбища, проходивший долгое лечение в окружной больнице.

Оле собрал свои нехитрые пожитки и влез в вертолет первым.

— Мы полетим в райцентр, — сказал Владимир Иванович. — Там в больнице — Зина.

С аэропорта Оле на рейсовом автобусе доехал до больницы и прямо в коридоре увидел Зину в сером больничном халате.

— Гражданин, уходите! — вдруг сказала санитарка со злым лицом. — Вы без халата.

Оле открыл было рот, чтобы поспорить, и вдруг услышал знакомый голос:

— А, товарищ Оле!

Это был Пуддер. В белом халате, с блестящим обручем на голове и овальным зеркалом на нем, он походил на персонажа из какого-то космического кинофильма.

Он помог Оле узаконить свидание с женой.

— Что ты тут делаешь? — спросил с беспокойством Оле, глядя на огромный живот жены.

— Положили на сохранение, — ответила Зина.

— Как в сберкассу, что ли? — усмехнулся Оле, довольный и счастливый тем, что видит жену.

— Для того, чтобы ребенок был в сохранности и не случилось чего-нибудь неожиданного, — терпеливо объяснила Зина.

Владимир Иванович дал Оле месячный отпуск и помог устроиться в гостиницу.

— Денег у тебя хватит, — сказал директор. — Живи и жди прибавления семейства. Как только Зину будут выписывать, — сообщи: поможем с вертолетом.

Оле остался в районном центре. До обеда в больницу не пускали, поэтому с утра Оле смотрел телевизор, а потом уходил на первый дневной сеанс в кинотеатр, Оттуда направлялся в столовую на обед.

После обеда медленно, чтобы растянуть время, брел в больницу мимо здания райкома и райисполкома, мимо универмага, потемневших старых двухэтажных домов, мимо гаражей, магазина «Дельфин» и дальше — по склону сопки. Иногда, если погода была хорошая, Оле шел дальше, к кладбищу. На мысу, за створным маяком, из заваленной снегом земли торчали разнородные памятники — обелиски из железобетона, сварные, а то и просто фанерные. На одной из могил был укреплен водолазный шлем, а на другой из-под снега виднелись лапы большого корабельного якоря. Кладбищенские памятники печально, но убедительно отражали историю далекого арктического порта.

— Надоело ждать! — жаловалась Зина. — Уж скорее бы!

— А как он? — Оле кивал на живот.