Татьяна Ларина - Евгений Петрович Василёнок

Молодой человек отошел от барьера, сел за столик, взял ручку, обмакнул перо в чернила, но, передумав, вынул из кармана свою, автоматическую.

— А чтоб тебе, чуть не написал — пятьсот. Никак не могу привыкнуть к новым деньгам.

Тем временем, хлопнув дверью, к барьеру быстро прошла женщина в броском — крупные маки по светлому аолю — платье. Татьяна знала эту женщину, она чуть ли не ежедневно бывала в сберкассе. Сегодня вместо обычных светлых волос у нее были рыжие; вероятно, женщина пожаловала сюда прямо из парикмахерской.

— Слышали, милые? — сразу застрекотала она, подавая Нине Ивановне сберегательную книжку вместе с заранее подготовленным расходным ордером.— Пошел на четвертый виток!

— Уже на четвертый? — отозвался молодой человек.— Вот что значит мы, алтайцы!

— Представляете, послал приветствие африканцам! Я в восторге от этого Германа!

— У нас на Алтае все такие,— вновь отозвался молодой человек.

Женщина покосилась на него.

— Ска-ажите на милость, уже присвоил себе Германа!

— Не присвоил, а констатирую факт. Это же всем теперь известно, кто он и откуда. Он родился у нас, на Алтае, у нас и рос и воспитывался. Родители его и поныне там живут.

— А вы вот что-то сбежали с этого вашего Алтая. Климат, наверно, не подошел.

Женщина сняла довольно значительную сумму,— Татьяна видела, как Зина отсчитала ей целую пачку красных десяток,— потом бросила на молодого человека уничтожающий взгляд и не прошла, а величественно прошествовала к выходу.

— Гримасы судьбы, гражданочка,— буркнул ей вслед молодой человек.

— Жена профессора Туковского,— сообщила Зина Татьяне.— Он старше ее лет на двадцать.

— На двадцать два,— уточнила Нина Ивановна.

— Оно и видно,— снова буркнул молодой человек.— Такие вот крали и разбивают чужие семьи.

Он подошел к барьеру. Нина Ивановна проверила аккредитив, заглянула в паспорт, сделала запись в реестре и перебросила аккредитив с паспортом на Зинин столик. Туда перешел и молодой человек.

Зина стала отсчитывать деньги.

Татьяна невольно взглянула на Зинины руки. «Какие у нее красивые пальцы,— подумала она, машинально считая вслед за Зиной ассигнации.— Одна, две, три… Такие пухленькие, мягонькие. Четыре, пять… Наверно, очень приятно бывает, когда такие пальцы прикоснутся к твоей руке. Очень, наверно, приятно».

— Никого она не разбивала,— сказала Зина, возвращая молодому человеку паспорт, в который вложила и деньги.— Его первая семья погибла в войну. И эта… как вы говорите, краля, очень любит его. Не говоря уже о нем.

Молодой человек быстренько положил паспорт с деньгами во внутренний карман пиджака.

— Опять гримасы,— проговорил он и заспешил к двери.

Татьяна посмотрела ему вслед. И вдруг какая-то неясная, непонятная тревога охватила ее… Пожалуй, это была даже не тревога, а что-то такое, чему и название трудно дать. Словно вдруг исподтишка шепнули ей нечто оскорбительное, грязное…

Она глянула на Нину Ивановну, потом на Зину. Те занимались своим делом. Их привычно сосредоточенные лица сразу успокоили Татьяну. Минуту спустя она и сама уже недоумевала: чего это она так испугалась?.. Ничего ведь не случилось, никто ничего не сделал и не сказал.

«Наваждение какое-то, да и только»,— подумала Татьяна и, чтобы окончательно избавиться от неприятного холодка, подкатившего к сердцу, нарочито громко спросила у Зины:

— Скажите, откуда это у вас такие руки? Где вы их холили-пестовали?

— Могу открыть секрет,— заговорщическим тоном сказала Зина.

— Ну, ну? — загорелась Татьяна.

— Я их холила в молоке.

— Как в молоке?

Переждав немного, чтоб еще больше заинтриговать Татьяну, Зина чуть ли не шепотом проговорила:

— А так. Сама ложусь спать, а руки — в молоко. На всю ночь.

Татьяна засмеялась. Засмеялась и Нина Ивановна. И только Зина оставалась серьезной. Она делала вид, будто ей срочно надо найти что-то в бумагах, лежавших в ящике стола, и старательно начала возиться там. Это она умела делать ловко: рассмешит человека, а сама и не улыбнется.

Снова начали появляться посетители. Их становилось теперь все больше. У окошка Нины Ивановны толпилось уже несколько человек. Татьяна стала помогать, ей.

— Вам почтение, уважаемая,— сказал Татьяне толстоватый и совершенно лысый человек с широким угреватым носом, когда она взяла его сберкнижку.— Персональное.

— От кого?..— растерялась Татьяна.

— От товарища Титова! — довольный своей шуткой, загоготал тот.

— Скажете!

— Он только что закончил четвертый виток. А когда пролетал над нами, отбил телеграмму. Приветствую и все такое прочее. Всех нас приветствует. Это значит — и вас.

— А вы слышали,— обратилась к человеку женщина в высокой шляпе,— у него был обед из трех блюд. Это же надо! Первое, второе и даже третье!

— Могу вас заверить, что те блюда чрезвычайно калорийные.

— Ну да, ну да! А вот вкусные ли они, а? Такие ли, как, например, гоголь-моголь?

— Что касается вкуса, то тут я должен с вами поспорить, уважаемая. Дело в том, что состояние невесомости, по моему мнению, должно чрезвычайно отрицательно влиять на такое, сами знаете, распространенное чувство, как вкус. Чрезвычайно отрицательно.

— Неужели? — испуганно спросила женщина.— Это же надо!

Пока им оформляли ордер, пока Зина отсчитывала деньги женщине, а потом принимала пачку рублевок у мужчины, они не переставали говорить про обед в космосе. Они и на улицу пошли вместе, высказывая каждый свои соображения насчет космических блюд.

Татьяне подала свою книжку высокая дама с большими и, наверно сильными, как у мужчины, руками.

— А что, если — избави бог — он не сможет сесть?..— с тревогой проговорила она и посмотрела в потолок. Машинально Татьяна тоже подняла глаза кверху.

— Сядет! — уверенно сказал молоденький милицейский в новенькой гимнастерке, на которой ярко серебрились погоны с двумя беленькими звездочками.

— Вы так считаете? — повернулась к нему дама.

— Точно!

— А то очень уж боязно. Что, думаю, как возьмёт да и не сядет. Испортится там что-нибудь или вообще что случится.

— Не волнуйтесь, гражданочка, у нас, у военных, все знаете как? Абсолютная точность!

— Вот слава богу. Значит, сядет?

— Как пить дать!

Некоторое время спустя в сберкассе опять стало тихо и безлюдно.

Отдалась каким-то своим думам Нина Ивановна. Мечтательными глазами уставилась куда-то в левый угол комнаты Зина. И Татьяна тоже рассталась со сберегательной кассой и полетела хотя и не в космос, но и не в близкие края…

Где оно, то местечко, что станет в недалеком будущем