Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
Он зашел туда и впервые не обратил внимания на плиточки арабского кафеля, не испытал сладкого тщеславного толчка: а все-таки что-то сто́ит он на этой земле. Алексей Борисович посмотрел на белое изящное сооружение. В братской Югославии, где создавалось оно, дело свое знали туго: дизайн плюс мощь.
— Ты просто слила из тазика или спускала воду? — крикнул он Вике.
Он не видел, что жена стояла за спиной. Она ответила тихо, медленно, восстанавливая мысленно последовательность своих действий.
— Сначала принесла тазик, потом, значит, вылила, потом спустила… нет, кажется, не спустила, пошла ополаскивать тазик…
— Так я не понял: спустила или не спустила?
— Алик, если бы я знала, что надо запоминать, я бы тебе ответила точно. Наверное, нет, но, может быть, и да.
— Вика, подумай хорошенько, это очень важно. Давай не будем волноваться. Все по порядку, как было. Вот так — ты приносишь тазик, — стал работать Алексей Борисович с воображаемым предметом. — Значит, сливаешь… Да?
— Да… — прошептала Вика.
— Следовательно, обе руки у тебя заняты и ты до рычажка достать не можешь. А?
— Да… — сказала Вика, потрясенная проницательностью мужа. — Но я могла поставить тазик и одну руку освободить.
— Хорошо, допустим, ты освобождаешь одну руку, а зачем? Смысл какой? Ты же ничего не испачкала, вода в тазике чистая. Смывания не требуется.
Вике нечего было возразить. Несмотря на постигшее горе, она нашла в себе силы любоваться Алексеем Борисовичем, она была почти счастлива: какой достойный человек выпал ей в спутники жизни.
— Я не зажигала свет. Если бы зажгла, может быть, и увидела… — она запнулась, — камушек. Конечно бы увидела. И почему не зажгла свет? Всегда зажигаю.
— А петушок не мог склевать? — спросил Алексей Борисович, чтобы полностью исключить случайность.
— Да ты что, я его не выпускала с балкона.
Все ясно, где-то лежит сейчас камушек, может, совсем рядом, только руку протяни.
— Какую хоть передачу смотрела?
— Бокс, первенство РэСэФэСээР.
Если бы Вика сказала, что показывали инопланетян, Алексей Борисович и то не удивился бы так. Он опешил, его брови поднялись к самым волосам, он причмокнул, покачал головой.
— Ой-ей-ей… Ви-ика-а… — По его тону стало ясно: любая передача стоит бриллианта, кроме этой. — Ты мне ответь, Вика, зачем интеллигентной, уважающей себя женщине смотреть, простите за выражение, эту дикость? Может, ты и на футбол ходишь?
— А-алик… — такая обида прозвучала в ее голосе, такая беззащитность, что он тут же сменил пластинку.
Алексей Борисович сходил в кабинет, достал из письменного стола профессиональную отвертку, откованную из тракторного поршня. Контурами она напоминала раскрытый зонтик, гриб на длинной ножке. Прекрасная вечная вещица — подарок заводских тружеников, над которыми он осуществляет культурное шефство, делится с ними творческими планами, а те в свою очередь дают ему материал для будущей книги.
Перед белоснежным сооружением Алексей Борисович опустился на корточки и стал изучать систему. Его мысленный взор проникал глубоко, просматривал возможные отстойники, возможные проходы в движении водяного потока, и по всему выходило, что где-нибудь там — в извилинах, на стыках, в швах, наконец, — камешек осесть все же мог. Настоящий кристалл должен выпасть в осадок.
Алексей Борисович посмотрел, чем же крепится сооружение, — и безмолвно ахнул: шляпки у шурупов были размером с трехкопеечную монету. Это же с ума сойти, это же какой длины сам шуруп, аж до нижних соседей, наверное. Сидят по три с каждой стороны, как зубы мудрости. Алексей Борисович подумал: уж не сходить ли, не посоветоваться ли с Петром Васильевичем? Тот в этих вопросах — открутить, закрутить — должен собаку съесть. Отказать в помощи не должен: простые люди любят, когда к ним обращаются. Казалось бы, хорошая мысль — действуй. Но Алексей Борисович чего-то медлил, какое-то сложное чувство удерживало его. Очень может быть, нерешительность Алексея Борисовича связана с поломкой лифта, хотя, конечно, это чушь. Никто не знает, кто сломал его, откуда же тогда знать соседу? Он не провидец, и взгляд у него не рентгеновский.
Алексей Борисович ковырнул отверткой черное колечко, окружавшее шляпку шурупа, и удивился: резина. Эта находка изменила направление мыслей, открыла новые горизонты воображению. Вот если бы вытащить резину, можно шуруп ухватить плоскогубцами. Но делать этого Алексей Борисович, разумеется, не стал: целостность прокладки — залог надежности. Он решил попробовать по-другому: постучать по отвертке — а вдруг шуруп раскачается. Утрем нос дорогому Петру Васильевичу!
Ручка у молотка была удобная, хотя и государственная, с мелкой насечкой, сама головка тяжелая, но на то он и молоток. Вика пробовала колоть им орехи, несмотря на предостережения Алексея Борисовича, и ушибла палец. Когда сняли маникюр — увидели синюю полоску.
Вначале Алексей Борисович был осторожен, прежде чем ударить, примерялся и прицеливался. И все пошло хорошо. От частых дробных щелчков создавалось ощущение — если шуруп не крутится пока, то основательно раскачивается в своем гнезде. А это уже что-то.
Чтобы лучше дышалось и не хватил предательский сердечный удар, Алексей Борисович сходил выпить сосудорасширяющее лекарство. Затем снова опустился на корточки. Он принес с собой еще пятикопеечную монету: когда шуруп достаточно раскачается, его можно попробовать выкручивать монетой.
Где-то он здесь, рядом, любезный бриллиантик, лежит притаившись, не дыша… В черный день был куплен он, раз принес в дом столько хлопот и страданий. Будь проклят этот кривоглазый маклер со щеками, синими от бритья, и странным, нелюдским произношением, когда кажется, что, произнося слова, он не выдыхает воздух, а, наоборот, вбирает в себя. Заставить бы его самого ковыряться сейчас…
Алексей Борисович уже устал от неудобной позы, в висках ощутимо пульсировала кровь. А шуруп стоял неподвижно. Может, резина смягчала удары? Может, еще какой секрет задуман в этой крепежке? Не отломилась бы шляпка, железо не любит, если его колотят сталью. Алексей Борисович попробовал качнуть сооружение. Плечом поднажал. Стоит намертво, как приваренное, как выросшее из пола. Шурупы, видимо, надо ослаблять по очереди, чтобы не создалось перекоса от напряжения или от натяжения, как там… Алексей Борисович вздохнул, потому что сердце чуть-чуть покалывало от недостатка кислорода, и принялся за второй, за третий. Первый, второй, третий… Третий, второй, первый… Точь-в-точь игра на ксилофоне.
Напрягалась в ладони под ударами профессиональная отвертка, гудела, и гул ее каплями ртути скатывался в основание сооружения. Все было четко и ритмично, как под звуки марша. Алексей Борисович стал подбивать и снизу, исподволь раскачивая всю систему.
Работа спорилась, и у Алексея
