Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
Глупости, конечно, а приятно. Алексей Борисович усмехнулся и указательным пальцем расправил усы.
6
Вскоре явилась Вика. Она не отпускала кнопку звонка до тех пор, Пока Алексей Борисович не открыл дверь. Плавные сигналы «динь-бо-ом» заполнили всю квартиру. Алексей Борисович считал, что у них звонок с «вечерним оттенком», любил этот звук, всегда радовался, когда кто-нибудь звонил, но сейчас сигналы впервые показались ему неприятными — вспомнил похоронную музыку.
— Ленивый какой, — сказала Вика, бросая на тумбочку трельяжа пакетик с зеленью. — Для цыпы, — пояснила она. — Мальчику необходимы витамины.
— А ты знаешь, я двоих пригласил помочь, а они не пришли, — неожиданно для себя сказал Алексей Борисович.
— Какая разница, ты же обошелся.
— Я увидел в этом принцип.
— Не туда смотришь, дорогой. Не пришли, значит, не смогли. Нашел чем голову забивать… Так где о н?
Мудрая женщина!
Когда Вика остановилась на пороге кухни, Алексей Борисович впился глазами в ее лицо. Какая она все-таки красивая, его жена, и радости отдается, как младенец, без остатка. Чтобы увидеть еще раз ее счастливое лицо, Алексей Борисович готов купить два, три холодильника и без всякой машины, на собственном горбу, перетащить сюда.
К н е м у Вика шла на цыпочках, наверное, чтобы не вспугнуть.
— Именно это я и хотела, — сказала она. — Алик, давай жить по-новому: будем заполнять его два раза в месяц — и никаких забот.
К приятному удивлению Алексея Борисовича, Вика быстро и без всяких инструкций разобралась что к чему, все расставила по своим местам и включила холодильник. Секундочку постояла, навострив ушко, и сказала нежным грудным голосом (каким разговаривала лишь с внучкой):
— Чудненько! Совсем не гудит.
— Японский мотор, — на всякий случай сказал Алексей Борисович.
— Умеют «загнивающие». А я поднималась пешком, какое-то хамье дверцу в лифте изуродовало.
— Сильно изуродовали? — задерживая дыхание, уточнил Алексей Борисович.
— Хо-хо, два слесаря пришли.
— Катимся, — сказал Алексей Борисович с грустью. — Я прилягу, дорогая, что-то с сердцем. Не знаю почему, но такое ощущение, будто хожу по какой-то грани и вот-вот упаду.
— А-алик… А-алик… Давай вызову врача?
— Я все же лучше полежу, успокоюсь.
И Алексей Борисович ушел в кабинет. Только там проводил он дневной досуг.
Он разлегся на удобной тахте, накрывшись пледом, у которого ему нравилась густая бахрома. Этот плед — как солдатская шинель: зимой не холодно, летом не жарко. Алексей Борисович заложил руки за голову, прикрыл веки и затих. До него дошли едва различимые стуки — лифт, наверное, чинят… А может, в ушах стучит. Может, это не сердце, а давление так разгулялось у него сегодня? Спокойствие, главное — не рефлексировать, не заниматься самоедством, переключиться на что-то стоящее. Надо думать о великом и вечном, тогда сегодняшние сиюминутные неурядицы покажутся мелочью. Сломался лифт, ну и что? Думать надо было, когда проектировали, не для страны лилипутов он предназначался, а для нормальных людей, которые, между прочим, живут в окружении громоздких вещей. Так-то!..
Когда возникает необходимость переключаться. Алексей Борисович мечтает, думает о родной земле, какой она будет лет, допустим, через сто. И сразу сладостно начинает кружиться голова. Все, все изменится, ничего сегодняшнего не останется. Даже Александр Сергеевич Пушкин, не такой уж далекий предок, предвидеть не мог, что города будут состоять из микрорайонов, а те в свою очередь — из многоэтажных жилых конструкций; что появятся магазины под названием «Универсам», в которые для удобства продавцов установят турникеты. Величайший человеческий ум не знал того, что сейчас элементарно для каждого. Какое, однако, обеднение разума было всего-то сто, сто пятьдесят лет назад! Обидно за великих.
Мечтающий Алексей Борисович обычно быстро засыпает. Вот и сейчас очертания города будущего стали меркнуть, размываться, вдоль всей картины протянулась зеленая лента. Она вздрагивала и становилась все ярче. Потом на ленте возникло самодовольное лицо Петра Васильевича. До последнего времени Алексей Борисович со своим соседом только здоровался. Никаких личных контактов. Петр Васильевич носил зимой и летом один и тот же костюм, непременно был при галстуке и всегда казался Алексею Борисовичу настроенным чуть-чуть насмешливо. Эта его манера насмехаться, не раскрывая рта, выводила Алексея Борисовича из равновесия, потому что у Алексея Борисовича была привычка все переводить на себя.
Контакт возник случайно, во дворе, мимоходом. На скамейке, разбросав руки по спинке, сидел Петр Васильевич. Алексей Борисович склонил голову: «Здрасьте», — и хотел пройти в подъезд. Но сосед остановил его каким-то вопросом. Слово за слово, Алексей Борисович присел, скорее всего из вежливости. Разговор зашел на тему почти профессиональную, правда, с большим зарядом шутливости, которой способствовал легкий предвечерний час. И еще, наверное, благодушное настроение Петра Васильевича, иначе с какой стати сидеть ему на лавочке. А затронут был вопрос: кому принадлежит будущее, то есть о ком будут помнить завтра или даже послезавтра? Для Алексея Борисовича здесь была полная ясность, и он сказал: никогда не забывают писателей, художников, композиторов и еще актеров — они сеют доброе и вечное. Сказал, разумеется, с некоторой долей юмора, хотя какой здесь может быть юмор, если это действительно так. Он не видел лица Петра Васильевича, но почувствовал, как уголки губ молодежного наставника опустились в иронической усмешке. Петр Васильевич тут же захотел показаться грамотней, он привел не то цитату из учебника, не то чье-то высказывание, дескать, будущее за теми, кого любит молодежь. В связи с этим сосед предстал как на ладони: на Алексея Борисовича пахнуло такой махровой ограниченностью, что на душе сразу стало спокойно. А он-то думал… Только где истоки его постоянной вежливой неприязни? Соль вместе не ели, рука об руку не работали. Может, зависть? Других причин Алексей Борисович не видит. Но чему завидовать, если разобраться? Сосед может и не знать общественного положения Алексея Борисовича, правда, он может угадывать, что оно значительно и неординарно. За Алексеем Борисовичем часто приходят машины, это же не остается без внимания. Алексей Борисович первый перекрыл стенкой общий коридор, выгадав тем самым себе еще одну прихожую. Завидуете? Так сделайте себе такую же. Вам же проще: Алексею Борисовичу пришлось нанимать плотника, а вы можете сами. Вы готовите рабочие руки, которые нужны государству. Алексей Борисович же, как поэт в известной песне, ходит по лезвию ножа и режет в кровь свою босую душу. Областному управлению культуры без него — зарез: то и дело надо что-то обсудить,
