Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
Когда невмоготу ему стали эпитеты со знаком плюс, он наконец вмешался.
— Не стоит горячиться, — предложил он. — Надо бы еще раз тщательно все посмотреть и взвесить. Как вы знаете, автор допускает идеологические промахи.
Все стали обдумывать сказанное, но неожиданно выступил председатель. Он сказал, что с работой ознакомился очень внимательно и никаких промахов там не нашел.
— Все равно должны быть, — уперся Алексей Борисович. — Я просто не верю, чтобы такой человек да без промахов. Все-таки две жены…
— Одновременно? — уточнил председатель.
— По порядку. Я имел в виду два брака.
Председатель отчего-то разнервничался: хватит, вроде того, лепить друг другу ярлычки.
— Мы не лепим. Мы переживаем за общее дело, — ответил Алексей Борисович и поджал губы, его короткие седеющие усы встали дыбом.
Председатель начал шевелить бумаги на столе и, как хотелось думать Алексею Борисовичу, пошел на закругление углов. Он сказал примирительно:
— Есть за нами грешок, любим иногда надувать шарик, пока не лопнет.
А что толку от этих закруглений, от хорошей мины при плохой игре? Остаток дня Алексей Борисович жил на валидоле.
На свой этаж холодильник втащили удачно: никто не встретился и, главное, дверь у Петра Васильевича была затворена, ничто за ней не скрипнуло, не звякнуло. Алексей Борисович впервые обратил внимание, и притом с радостью, что у соседа нет дверного глазка. А почему, собственно, такие опасения? Не так уж часто встречаются они. Сосед — не домохозяйка, работает в каком-то ГПТУ, кажется, наставником. Вот и наставляет он сейчас свою молодежь. И правильно! Наставлять должен, а не дома сидеть!
Холодильник распаковали в прихожей, потому что Алексей Борисович не смог бы один передвинуть его на кухню и установить на отведенное место.
Проволоку, которая была сверху, перекусили кусачками, маленьким топориком отделили доски и составили в угол одну к другой. Сбоку сложили внутренности: бачок, решетки и еще что-то из непонятной мелочи. Инструкция растолкует что куда.
А когда занесли его на кухню и поставили в угол, он заиграл ослепительной белизной. Красавец, богатырь! Изящество и мощь! Именно о таком думали они с Викой. Но этот был даже лучше.
Больше всех радовался малый.
— Гормоза-а, — восхищался он, — ну и гормоза-а…
В устах малого это была похвала высшего качества. Радость его была столь неподдельна, что Алексей Борисович подумал: плохо мы знаем современников. Да, выглядит малый на данном этапе неважно, но он молод, и все, следовательно, у него впереди. Вполне возможно, проснутся у него угрызения совести, и он раз и навсегда покончит с выпивкой, купит себе хороший костюм, отличные летние сандалии, закончит институт и, допустим, напишет хорошую книгу. Расскажет малый, как выбирался из тупика, как победил самого себя, и сразу завоюет сердца миллионов читателей. А холодильник для него сейчас — как символ лучшей жизни, как маяк…
А малый тем временем открыл дверцу, и предстала перед ним беленькая чистенькая комнатка. И он — простая душа — не выдержал, шагнул туда. Спасибо шоферу, успел вовремя осадить его: схватил за шиворот и рванул на себя. Но все равно под ботинком идиота что-то хрустнуло. И как будто это хрустнуло сердце Алексея Борисовича. Он весь задрожал, почувствовал желание отхлестать малого по припухлым щекам. Пьянь несчастная… Ничего из лоботряса не получится; мама-природа забыла отпустить положенное.
Надо им срочно по десятке и — адью! А то натворят, всего заранее не предусмотришь. Конечно же, это была единственно правильная мысль, но она оказалась невероятно заковыристой в исполнении. Хотя жизнь Алексея Борисовича принадлежит им, скромным, незаметным людям — из этого вытекают и все его действия, — он отвык от общения с «простыми» людьми. Вот как сейчас быть? Просто подойти и отдать деньги? А вдруг обидятся? Вдруг при этом должна присутствовать какая-то еще дополнительная тонкость? Может, их предварительно надо к столу пригласить? На помощь Алексею Борисовичу пришел шофер.
— Доволен, хозяин? А нам пора бы идти, так что давай рассчитаемся.
— Да, да, конечно, — засуетился Алексей Борисович, доставая бумажник. — Случится быть в моих краях, заглядывайте на чашку чая.
— Это уж точно, — подхватил малый. — Чай без сахара очищает сосуды.
Алексей Борисович согласился, но любовь к малому ушла безвозвратно.
В комнатах, как и на кухне, было душно. Алексей Борисович сунулся было открыть балкон, но увидел там петушка. Петушок подпрыгнул и, склонив голову набок, уставился на Алексея Борисовича.
— Бедная цыпа, ни папы, ни мамы.
Алексей Борисович прикрыл дверь и позвонил Вике.
— Да-а, — сказала она.
— Тю-тю, — сказал он.
— Да-а, — снова пропела Вика.
— Радость моя, мне очень жаль петушка, ему, наверное, скучно без подружки?
Вика подумала и ответила:
— Пока наверное, нет, он же еще мальчик.
— Ты так думаешь? Мальчик ведет себя как дурно воспитанный сиамский котик, он прыгает на человека.
— А что у тебя нового?
— Он здесь. Он уже на кухне. Все так удачно…
Алексей Борисович почувствовал, как стала дрожать в нем каждая жилка от радости, потому что он чувствовал, как задрожала каждая жилка от радости у Вики.
— Он такой, как мы хотели?
— Он еще лучше, — ответил Алексей Борисович.
— Хочу посмотреть… Дорогой, сгораю от не терпения. Может, отпроситься?
— Отпросись. Да, а с Борей все в порядке, простился. Людей было очень много, а я, ты помнишь, еще переживал за Борю. Но все было так, как и положено: достойно прожитая жизнь, достойные проводы. Я тебе ничего не могу обещать, но если сяду писать книгу, отведу в ней Боре целую главу.
— Целую тебя, — сказала Вика. — Бегу отпрашиваться. Скажу, что у тебя плохо с сердцем. А вообще-то, Алик, ты действительно какой-то отечный последнее время. Сходил бы к врачу.
— Это не телефонный разговор, — Алексей Борисович нахмурился. — Так я жду.
Он положил трубку и пошел посмотреть на себя в зеркало. Какой, однако, неразумный шаг! Алексей Борисович забыл об одной мелочи: когда тебе за пятьдесят, лучше не подходить к зеркалу при ярком свете. Оно отразит такие безобразия, что настроение испортится надолго. Алексей Борисович никогда не был выпивохой, даже более того, и устно, и письменно осуждал других за лишний стаканчик; так откуда же взялись на собственном носу эти тонкие красные змейки, да еще в таком количестве? Вертикальные складки на щеках теряют былую упругость, расправишь их двумя пальцами — и получается рубец, кожа слежалась так, словно прогладили утюгом через мокрую тряпку, а на шее она и вовсе дряблая, точь-в-точь как у курицы из
