Анатолий Клещенко - Камень преткновения
— Мало ли что говорят… Вы не слушайте…
Виктор иронически усмехнулся, а разговором воспользовался, чтобы поискать взглядом Настю. После достопамятной встречи на крыльце парень непрестанно думал о ней, только она интересовала и сейчас. Пусть смотрит, какой в самом деле Виктор Шугин! Поведение Наташи Игнатовой говорит кой о чем, наверное?
Настя кружилась с Тосей и, как нарочно, не смотрела в его сторону. Скрыгин танцевал с молчаливой девушкой, которую звали Аней. Недовольный беспокойным вечером Коньков перекладывал табуретки со своей койки на скрыгинскую. Тылзин и Сухоручков переговаривались вполголоса:
— Вот тебе и блатяк! Видал, брат?
— Вроде другой совсем человек… Ты скажи!
Вальс кончился.
Виктор и Наташа Игнатова опять заняли места рядом. Тося оказалась соседкой Усачева. Настя, Аня и Скрыгин присели на койку Ивана Яковлевича.
— Споем? — спросил Сухоручков.
— Лучше потанцуем, — сказала Наташа.
Краем глаза Борис Усачев увидел, что, говоря это, самая хорошенькая девушка как бы просила союза не у него, баяниста, а у Шугина. И еще успел рассмотреть костюм — тот самый, про который продавщица в сельпо сказала насмешливо ему, Усачеву: «Не по деньгам!» Шугину он оказался по деньгам! Это окончательно испортило настроение. На умильное щебетанье Тоси: «Вы, наверное, и по нотам играть можете? Как артисты? До чего трудно, поди, эти разные закорючки понимать?» — ответил только снисходительной усмешкой.
В пику Наташе заиграл не танец, а «Шотландскую застольную», слов которой никто не знал, да и музыку сам он помнил плохо.
Слушали невнимательно. Переговаривались, полушепотом, чтобы не обижать баяниста, — Наташа с Шугиным, играя карими глазами, а Настя и Аня убеждали в чем-то Ваську Скрыгина. Видимо, уговорили легко.
Едва дав закончить, на правах приятеля и напарника, он объявил:
— Девушки танцевать хотят, Боря! Давай полечку!
Борис мотнул головой.
— Подожди, закурю.
Польку танцевали теми же парами, что и вальс. Усаживаясь после танца на старое место, запыхавшаяся Тося посожалела:
— Жалко, что вы один только играете. Настя за кавалера не умеет, а я люблю, когда меня водят…
Взгляни Настя хоть один раз на Виктора, он с удовольствием освободил бы Тосю от ее кавалерства. Пусть танцует с кем хочет и как хочет. А Виктор стал бы танцевать с Настей. Но та словно не замечала его.
— Девчонки, чаю хотите? — спросила она гостей.
— С ума сошла, — отмахнулась Наташа Игнатова. — Мы за делом шли, не чай пить. Тебе хорошо, ты дома, а нам еще тринадцать километров переть. Вот станцуем еще один танец и побежим… Да, девки?
— Верно, девочки, уже поздно! — забеспокоилась Аня.
— Конечно, дорога не маленькая! — пошевелился у себя на койке Коньков, начавший дремать сидя.
Тылзин на него напустился:
— Своим аршином не мерь, Никанор! Молодежь, не мы, старики. Им все дороги короткие… Успеют домой, не бойся!
— Что вы, долго нельзя… Еще один вальс, да, девочки?
— Может, падекатр, Наташа?
— А может, спляшете?
Это предложил Шугин, и девушки подхватили предложение, затормошили подругу:
— Верно, Наташка! Русского!
— Гопака, Наташка, гопака!.. Эх! — даже тихая Аня лихо хлопала в ладоши.
— А «Цыганочку» можете? — спросил Виктор.
— Могу… Только ее не пляшут теперь… — Наташа, тряхнув рассыпающимися волосами, пояснила с профессиональной небрежностью: — Как-то сошла со сцены… Да ну вас! В катанках я, что ли, плясать буду?
Ей, видимо, самой хотелось сплясать, блеснуть мастерством. Вспомнив, что обувь не подходит для пляски, она сердито, словно это были живые существа, посмотрела на свои валенки.
Все обескураженно примолкли. Вдруг Настя обрадованно блеснула глазами.
— У тебя какой номер? — поинтересовалась она, глядя на валенки Наташи.
— Тридцать шестой.
Настя стремглав юркнула в двери и, прежде чем рассеялось угнетающее чувство неудачи, вернулась:
— Меряй. Они легонькие, не думай…
Принесенные ею сапожки в самом деле были аккуратными, легкими. Наташа стряхнула с ноги валенок. Придерживаясь за плечо Шугина, натянула сапог, постучала переобутой ногой об пол.
— В подъеме чуть тесновато… — И повернулась к Тосе: — Вспомнить, что ли, «Цыганочку»? Ага?..
Шугин перехватил мимолетный, из-под ресниц брошенный в его сторону взгляд и кивнул баянисту:
— «Цыганочку»!.. С выходом!..
Борис до боли прикусил губу.
Скажи это не Шугин, он улыбнулся бы только, рука сама нашла бы нужный аккорд. Но сказал именно Шугин. Ему. Усачеву. Сказал, как говорят мальчишкам: подай, сбегай! Даже не трудясь посмотреть, делают ли, бегут ли!
Борис Усачев молчал, вцепившись в баян, пальцы его побелели от натуги. С каким удовольствием запустил бы им в голову Виктора Шугина!
Ударить?
Презрительно послать к черту?
Убегали стремительные мгновения. Все ждали. Шугин. Улыбающаяся Наташа Игнатова. Остальные девушки. Скрыгин, Тылзин и Сухоручков. Ждали музыки, не подозревая, почему мгновения убегают. Для них шугинские слова были только обычным заказом баянисту. И только.
Борис Усачев с трудом привел в движение пальцы, потянул мехи. Плавно разведя руками, Наташа шагнула вперед, звонко притопнула.
Баян начал чеканить такты «выхода». Покачивая бедрами, поплыла по невидимому кругу танцовщица. Выплыла на середину, ударом подметки отрубила, отрезала что-то: все, хватит!
И замерла, ожидая, раскинув руки.
Подталкивая куда-то, убыстряя темп, снова заговорил баян:
Та-та-та-та. Ти. Та.Та-та-та-та. Ти. Та…
Пристукивая каблуками, двинулась плясунья. Прошла круг. Отбила концовку, гордо вскинула голову. Ждет: ну? Ну же!
И тогда, словно это его ждали, каждым движением своим, каждым взмахом руки угадывая в лад музыке, навстречу вышел Виктор Шугин. Грохнул подметками, ладонями прошелся по груди, коленям, выстрелил о ладонь ладонью.
Наташа удивленно вскинула брови. Подчиняясь баяну, легко, плавно понеслась вокруг неожиданного партнера.
И началось!
Подступая друг к другу, расходясь, он словно угрожая, настаивая на чем-то, она ускользая и околдовывая, танцоры то начинали частить, то, неожиданно обрывая дробную россыпь, печатали твердые, отрывистые удары. Правая кисть баяниста временами казалась неподвижной — так быстро прыгали по ладам пальцы.
Ритмично, хлестко стреляли ладони образовавших круг зрителей в комнате и тех, что, не замеченные сначала, столпились в распахнутой настежь двери.
Последний аккорд…
Заключительное, только грохотом подметок рвущее тишину, колено пляски…
Победно улыбалась Наташа. Шугин закуривал папиросу. Борис Усачев сосредоточенно укладывал в футляр баян.
— Вот уж не думала, что лужнинские плясать могут! — с игривым удивлением покачала головой Наташа поднимая руки к прическе — поправить растрепанные волосы. — В самодеятельности учились?
У Шугина потемнели глаза, нервно дернулся уголок губ.
— Да, — бросил он коротко и, невежливо повернув спину, сутулясь, пошел к своим, скромно толкущимся в сенях.
Наташа не заметила перемены в настроении партнера. Ее внимание отвлекли девушки, окружившие в даль нем углу комнаты Бориса Усачева. Забыв о Викторе, она метнулась к подругам.
Иван Яковлевич Тылзин вышел следом за Шугиным.
В сенях, сторонясь падавшего из раскрытой двери косого четырехугольника света, толпились соседи. Разгорались и меркли огоньки папирос.
— Вам что, через порог ноги не перенести? Вроде ведь невысокий?.. — укоризненно спросил он, прикуривая у Ганько, которого не сразу признал в полутьме. — Девкам танцевать не с кем, а вы тут без дела околачиваетесь… Молодежь!..
— У нас галстуки в чемоданах, доставать долго, — невесело усмехаясь, Ганько развел и опять запахнул полы ватника, — а костюмы отпарить некогда.
— Не в талию, — в тон ему, только с нескрываемым озлоблением, буркнул Костя Воронкин.
Тылзин соболезнующе вздохнул, постукиванием указательного пальца стряхнул с папиросы пепел.
— Да… это верно… в Чарыни костюмов не бывает, а в Сашково далековато…
— Вся и беда, что идти далеко! — откровенной издевкой прервал нехитрую дипломатию Ивана Яковлевича Стуколкин. — А еще боимся, что пиджаки будут жать в коленках.
По светлому пятну на полу заструились тени — из комнаты выходили девушки. Видя людей, но не различая лиц, говорили безотносительно:
— До свиданья!
— Спокойной ночи!
Только Наташа Игнатова громче других приказала:
— Значит, до воскресенья, Виктор! Слышите?
— Слышу, — буркнул Шугин.
Тылзин гневно посмотрел на парней, забыв, что никто не увидит его гнева. Крикнул вдогонку уходящим гостям:
