Анатолий Клещенко - Камень преткновения
Это неожиданно вплелся чистый, приятный тенорок Василия Скрыгина, хваставшего, что был взводным запевалой. Борис дождался перехода, кивком головы предупредил певца.
Так что ж, друзья, коль наш черед —Да будет сталь крепка!..
Коньков в такт мелодии покачивался всем корпусом, положив на колени кисти больших рук с желтыми от махорки пальцами.
— Эта в самый раз, — сказал он, когда и баян и певец замолчали. — Хотя тоскливая, но не так…
Договорить ему не пришлось — в дверь негромко, но настойчиво постучали. Усачев удивленно приподнял брови, Иван Яковлевич взглядом показал ему на стену — соседи, кто же еще! — и крикнул:
— Давайте, давайте, ребята, чего там!.. — и вдруг стремительно махнул ногами в белых шерстяных носках, чтобы быстрее подняться. Уселся, заелозил ладонями по одеялу, расправляя его.
В дверях, с вороватым любопытством оглядывая помещение, стояли три незнакомые девушки. Они переминались, давясь смехом, каждая норовила спрятаться за подруг. Наконец та, что оказалась впереди, набралась решимости заговорить:
— Здравствуйте… Мы к вам в гости. Не выгоните?
— Все равно не уйдем, — постращала из-за ее плеча другая и фыркнула в ладонь.
Скрыгин в великом смущении перебирал подол не заправленной в брюки рубашки. Тылзин, кося глазом, ловил ногой ускользающий полуботинок. Сухоручков пятерней приглаживал волосы. Только Усачев с Коньковым нисколько не потерялись.
Коньков продолжал сидеть, не изменив позы, разве что перестал раскачиваться. А Борис, положив баян на скамью, поднялся навстречу гостям:
— Здравия желаю, девушки! Проходите, проходите, чего же вы в дверях стали?
— Спасибо, пройдем! — отозвалась заговорившая первой. — Снегу бы не нанести. У вас и голичка нет, катанки обмахнуть…
Продолжая держаться стайкой, сделали несколько шагов от порога, приостановились.
— У нас не холодно, — глядя на их припудренные снегом пальто, сказал Тылзин.
— Раздевайтесь, садитесь, — поддержал Усачев.
Скрыгин, успевший надеть поверх белой рубашки гимнастерку, двигал к столу скамейку.
— А Фома Ионыч разве не здесь живет? — поинтересовалась та, что грозилась не уходить, — черноглазая, с чуть припухлой верхней губой, что придавало лицу капризное выражение. — Мы думали, подружка тут. Настя.
— А мы думали, что вы к нам пришли! Обрадовались… — всплеснул руками Борис, изображая огорчение.
Заговорившая первой освобождалась от пушистого белого платка, концы которого были связаны сзади, на шее. Ее зарумянившееся от мороза или преодолеваемого смущения лицо казалось совершенно круглым. Сбросив платок, тряхнула светлыми волосами. Открывшийся лоб отнял у личика круглоту. Девушка поискала глазами, куда повесить пальто, и призналась:
— Мы к вам и пришли. Баян послушать. А Насте надо одно дело сказать.
— Настю мы сейчас вам добудем, — Сухоручков прошел к смежной прирубу стене. Постучал костяшками пальцев. — Настя! Настюха! Девки тебя спрашивают…
Та не заставила долго ждать. Девушки уселись рядком на скамейке, повели разговор о сашковских новостях.
Киномеханик и завклубом Виктор Осокин отремонтировал аппаратуру, уже показал две новые картины, страсть до чего интересные: «Дело Румянцева» и «Разные судьбы». Стешка Попова выходит замуж за совхозного агронома. Ну да, за этого, в очках. Председательшу вызывали в район, вернулась сердитая — видать, не похвалили… Сережка Струнников, что на целину уехал, письмо прислал. Не домой, а ребятам… Хвастается, известное дело…
Разговор был уступкой правилам вежливости. Ясно, что не ради этого разговора пробежали девчонки тринадцать километров.
Лучше всех понимал это Борис Усачев, встречавшийся время от времени с любопытствующим взглядом черных или серых глаз. Взгляды бросались исподтишка, полуопущенным ресницам надлежало подчеркивать тайность взглядов и украшать их.
Девушки, как на подбор хорошенькие, сознавали приятную неожиданность своего появления здесь. Внимание, которым окружили их мужчины, по праву принадлежало им. Но следовало показать, что и по праву принадлежащее внимание якобы не интересует нисколько, показать именно так, чтобы разгадали это самое «якобы»…
Наконец они соблаговолили вспомнить об окружающих. Самая бойкая, оказавшаяся знаменитой по всему району плясуньей Наташей Игнатовой, уже не исподтишка оглянула помещение.
— А у вас ничего тут. И обои славненькие, правда, Тося? — толкнула она локтем подружку, девушку с капризным лицом.
Та согласилась, тоже предварительно посмотрев вокруг, но разглядывала не обои, а не по-мужски умело заправленные койки, не покрытые ничем тумбочки, убогую посуду на плите:
— Славненькие, ага!
— Плохо, что керосин… — кивнула на лампу третья. Настя, чувствуя себя в какой-то мере хозяйкой, решила обойтись без вступлений:
— Вы сыграли бы что-нибудь, Борис!
— Верно, сыграйте!
— Ох, я к баяну прямо совершенно неравнодушная! — вздохнув, подняла к потолку глаза Тося.
— А что бы вы хотели? — щедро спросил ее Борис, устанавливая на коленях инструмент.
— Что-нибудь классическое…
— Все, что вам угодно…
— Ой, тогда «Рябинушку»! Ладно?
Борис картинно склонил голову, принимая просьбу. Словно проверяя готовность инструмента, пробежал ловкими пальцами по ладам. Потом вздернул подбородок, отчего светлые, чуть волнистые волосы легли пышнее. Начав со вступительного проигрыша, дал волю баяну.
Девушки переглянулись и, подождав начала следующего куплета, довольно согласно и стройно подхватили сначала мелодию — не разжимая губ, а со второй строчки — слова песни. К ним присоединился Скрыгин, потом Сухоручков.
* * *Высокие, чистые девичьи голоса внесли в помещение праздничность, нарядность. Захваченный этим чувством Тылзин торопливо скользнул за дверь, а через несколько минут вернулся со второй пятнадцатилинейной лампой, взятой у Фомы Ионыча. Потом поманил пальцем Конькова, и они, на цыпочках, стали освобождать середину комнаты. Лишние табуретки, бесстыдно задирая ноги и показывая некрашеные животы, нашли места на койках. Стол решили вынести в сени. В дверях он уперся, брякнул отвалившейся столешницей. Тылзин болезненно сморщился.
— Здравствуйте, — негромко и очень обыденно раздалось с порога.
Вразнобой ответили таким же «здравствуйте», ответили машинально, не думая — в этот день все, кроме гостей, виделись с этим человеком. Но в первое мгновение никто не узнал Виктора Шугина. Только Настя широко раскрыла глаза и хотела сказать что-то, но, смутясь, закусила губу.
На пороге, засунув руки в карманы, с папиросой во рту, стоял ладный, плечистый парень в светло-сером костюме. Расстегнутый ворот шелковой белой рубашки усиливал синеву татуировки на груди.
На него смотрели все, кроме Усачева. Хозяева — удивленно, растерянно, гости — оценивая, сравнивая с другими. Борис Усачев, понимая, что нечто ему принадлежащее перепадает на долю другого, отнимается, воруется этим другим, заставил себя смотреть в сторону. Пусть бы Скрыгин, пусть бы кто угодно! Только не этот! Он не хотел убеждаться в праве Шугина на долю интереса девушек. И понимал, что Шугин не пришел бы, не имея такого права.
Молчание нарушил Тылзин.
— Ну вот! — сказал он, радостно потирая руки. — Еще гость. Ты чего один?
Вопрос был никчемным, лишним. Иван Яковлевич знал, почему один, но как-то уж так спросилось. Оттого, наверное, что Шугин всегда мыслился вместе с остальными. Нераздельным.
— Девчат боятся, — громко ответил на вопрос Шугин. — С детства. Мамки еще напугали.
Словно не гостем, а хозяином был здесь, громко поскрипывая новыми полуботинками, он прошел через комнату, облюбовав место поближе к девушкам.
— А вы смелый? — рассчитывая смутить, спросила Наташа.
Выдержав ее взгляд и нарочно помедлив, он улыбнулся:
— Побаиваюсь, но не очень. Меня девушки не трогают, обходят… У меня трава есть такая… отворотная…
Он значительно взглянул на Настю, а Наташа через плечо сказала Тосе:
— Не попадал на сашковских. На наших трава не действует.
Борис, о чем-то тихо говоривший со Скрыгиным, заиграл вальс.
— Пойдемте? — приподнимаясь, спросил Виктор соседку.
Та опустила ресницы.
— Вы хоть бы познакомились сначала…
— Виноват. Виктор.
— Наташа, — она встала, положила руку ему на плечо.
— Не Игнатова? — вступая в музыку, спросил он.
— А вы откуда такую знаете?
— Настя рассказывала…
— Врала чего-нибудь!
— Говорила, что пляшете хорошо.
— Мало ли что говорят… Вы не слушайте…
Виктор иронически усмехнулся, а разговором воспользовался, чтобы поискать взглядом Настю. После достопамятной встречи на крыльце парень непрестанно думал о ней, только она интересовала и сейчас. Пусть смотрит, какой в самом деле Виктор Шугин! Поведение Наташи Игнатовой говорит кой о чем, наверное?
