Неисправимые - Наталья Деомидовна Парыгина
За работой прошло с полчаса. Теперь можно идти. Я оделась, закрыла кабинет на ключ, шагнула из коридорчика в полутемный вестибюль. И вдруг чьи-то руки обвились вокруг моей шеи, мягкие волосы коснулись подбородка.
— Алла, ты…
— Вера Андреевна… Со мной никто так не говорил… — прошептала она и потянулась ко мне.
Она поцеловала меня и тут же, устыдившись своего порыва, выбежала на улицу.
12
Недели через две, вечером, кто-то робко постучал в дверь моей квартиры. Я открыла и увидела Аллу. Даже в полумраке передней видно было, что она чем-то расстроена.
— Вера Андреевна, вы извините… Надо поговорить. Отец узнал, что я в детскую комнату к вам ходила, так чуть не избил меня. Я сегодня тайком…
— Входи, Алла. Входи смелее. Будешь со мной ужинать?
— Нет, я уже…
— Садись, садись, за столом и поговорим.
Алла послушалась. За ужином мы говорили мало, Алла как будто не решалась мне открыться. Она вообще привыкла таить свои переживания. Но потребность высказаться была слишком велика.
— Надоело мне все, Вера Андреевна, — начала она.
— Что же именно?
— Все, все надоело. Отец… Он меня недавно таким словом назвал… Ненавидит он меня. Знаете, за что?
— Нет.
— Отчим у меня был, я любила его. И отцу один раз сказала: «Дядю Сережу я любила, а тебя не люблю». Уж давно было, когда он только из тюрьмы вернулся. Скандал затеял, я и сказала. Он мне этого не может простить. Сейчас хочет, чтобы я за Петьку замуж вышла. А я не пойду, Вера Андреевна. Я твердо решила: не пойду.
— И правильно.
— Что правильно, — угрюмо возразила она. — Не даст он мне жизни. Он отчаянный, я его знаю. Я и не нужна ему, а так, чтобы власть свою показать, будет и будет вязаться. Я ему сказала: «Ты ко мне не ходи, не нужен ты мне». А он не отстает. Один раз с соседским парнем пошла в кино, а он увидал и давай скандалить. Я говорю: «Ты мне не муж, чего пристал». «Не муж, так буду муж!» Вижу я теперь, какой он будет муж. Вроде моего папаши.
— Я попрошу начальника милиции вызвать Зубарева, пусть поставит его на место.
— Думала я на работу устроиться, — продолжала Алла. — А что толку? Приду домой — опять то же. И с Петькой не развяжусь никак. Уехать бы, Вера Андреевна, чтоб уж все по-новому.
— Уехать… Что же, это неплохая мысль. У тебя нигде нет родных?
— Нигде. Есть бабушка, так она чужая.
— Ты поехала бы к ней, если бы она согласилась?
— Не знаю. Я так думаю: хуже мне нигде не будет. Только зачем я ей. Чужие мы. Если бы дядя Сережа был жив…
— А знаешь что, Алла, давай попробуем. Я напишу ей сама. Или, пожалуй, лучше напишем обе: ты и я. У тебя адрес есть?
— Адрес есть. Да не отпустят меня мать с отцом.
— Попробуем уговорить их. Ты права: тебе надо уехать. Если не выйдет с бабушкой, что-нибудь еще придумаем. Обязательно придумаем. Ты только не отчаивайся.
— Я не отчаиваюсь. А жить хочется, Вера Андреевна. По-хорошему жить, по-честному. Чтобы утром просыпаться рано и торопиться куда-то. А то открою глаза, думаю: «Вставать? А зачем?» И опять стараюсь заснуть, пока голова не разболится.
— Погоди, еще будешь мечтать, чтобы досыта выспаться, — засмеялась я.
— Подруг найду хороших. Все-все буду им рассказывать. Только про то, как раньше жила, не скажу. Вы сначала с мамой поговорите, Вера Андреевна. Может, она сама напишет бабушке, хоть и не ладили они. Скорее бы уехать. Меня тут все за плохую знают. Я и вправду плохая. А могу быть другой. Вы верите?
— Верю, Алла.
— Вот. Я это поняла, потому и полюбила вас. Вы будете мне писать, если я уеду?
— Ну, конечно.
— И я вам буду писать. Сказать маме, чтобы она к вам пришла?
— Не надо. Зайду сама.
— Вы вечером заходите. Отца не будет, он во вторую смену работает, вы и приходите. Без него-то лучше говорить.
13
Еще до моего прихода Алла рассказала матери о своем решении, но сочувствия не нашла. Таранина встретила меня враждебно.
— Не будет этого, — заявила она. — Какая я ни плохая, а все мать. Выйдет замуж — пускай едет, куда хочет, тогда я за нее не ответчица, а до этого не отпущу из дому.
— По-вашему, ей хорошо здесь живется?
— Хорошо ли, плохо ли — все вместе. Думаете, я ее не жалею? Я бы все для нее рада, а что поделаешь, когда кругом недостатки да недохватки.
— Недохватки — беда поправимая. Алла пойдет работать, себя обеспечит. Другое плохо, Зоя Киреевна: в семье у вас разлад. От этого и дети страдают.
— Семья… Какая уж там семья. Так, живем вместе, а зачем — сами не знаем. Думала я: может, разомкнуться нам? Один раз попробовала завести с ним разговор. «Не уйду, говорит, не дам тебе воли». А мне какая воля, мне бы покою теперь. Нет, чего уж… Смолоду-то он человеком был… Да, может, и сейчас жили бы ладно, кабы…
На лицо Тараниной вдруг будто луч солнца упал, оно все как-то осветилось, стало моложе.
— Вот когда я счастлива-то была, Вера Андреевна. Был бы Сережа жив, нипочем бы я не рассталась с ним. А теперь мне все равно. Теперь мне некуда идти. Несправедливая к людям судьба. За хорошим человеком смерть не в срок приходит, а худой живет, зло творит. Как мы любили друг друга с Сережей — про то никому нельзя рассказать, и слов таких нету. Он моложе меня был на три года, а говорил — красивей меня да лучше женщины нет. Болел он. Скажет иной раз: «Зоя, под ложечкой у меня что-то заныло», верите, и у меня тут же заноет. Вот он бы вырастил детей. Хоть и чужие, а вырастил бы, не дал бы с пути сбиться.
Я решила вернуть Таранину к началу нашего разговора.
— Вы знаете, Зоя Киреевна, что Зубарев преследует Аллу?
— Сама она его подманивала. Я ей сколько раз говорила: соблюдай себя. Не послушалась. А теперь он не хочет отстать.
— Вот как… Но ведь Алла не любит его. Она не будет с ним счастлива. Вот вы живете со своим мужем без любви, без радости, ссоры у вас, скандалы, пьянство. Неужели и для дочери хотите такой судьбы?
Таранина сидела в горьком раздумье, положив руки на колени и мрачно глядя прямо перед собой.
— Не удерживайте Аллу, Зоя Киреевна. Ей надо уехать. Помогите
