Несносный характер - Николай Фёдорович Корсунов
— Есть! — обомлел от неожиданности Алексей. — Вот это рыбища!
— Водите, водите… — У подбежавшей Инки волнение перехватывало голос. — Не тяните сильно — оборвет… Это сазан, так только сазан может…
Алексей осторожно перехватил леску и тянул к себе, чувствуя упругие, сильные рывки большой рыбы. Он совсем было собрался вытащить ее на берег, но Инка зашептала: «Не торопитесь, не торопитесь, пусть выдохнется… Это же сазан!» Минут пятнадцать боролся Алексей с рыбой, пока наконец она не пошла к берегу вяло и послушно. Возле самого берега, одной рукой удерживая леску, другой подхватил под жабры тяжелого, будто отлитого из червонного золота сазана.
— Килограмма три! — хвастливо взвесил он в руке красавца. — А вы говорили, без ухи останемся…
— Держите, я за ножом сбегаю, чистить будем!
Возвращаясь, Инка видела, как сазан, совсем было уснувший, вдруг могуче рванулся, выскользнул из рук Алексея и — шлеп, шлеп по песку да в воду — бултых. Алексей прыгнул за ним, но только золотистый росчерк спинного плавника успел заметить в глубине. Поднял на Инку обескураженное мокрое лицо. Инка хохотала.
— Ничего смешного, — пробормотал он, забираясь на корягу и отыскивая в консервной банке червя для насадки. — Я еще поймаю, клев начался…
— Как бы не так!.. Дайте мне вторую удочку…
Сазаны больше не попадались, но головля фунта на два Инка вытащила. У Алексея на кукане прибавилось четыре окуня. Решили, что этого вполне достаточно для настоящей ухи. В лесу, на берегу реки, важна ведь не столько сама уха, сколько ее божественный запах.
Через некоторое время Алексей откупоривал бутылку с водкой, а Инка разливала по мискам уху. Запах был действительно божественный. Густой пар поднимал от мисок огненный привкус черного перца, свежесть молодого укропа и пряный дух лаврового листа.
Раздвижной пластмассовый стаканчик оказался один, и Алексей налил сначала Инке. Она отпила глоток и закашлялась. Еще глотнула. И опять долго кашляла.
— Зачем же тогда пьете?
— А вам жалко? Я же говорила, что хочу сегодня напиться… Какая гадость!
— И половины не выпили…
— Не могу У меня уже голова кружится…
— Вот не думал, что вы такая слабая… За ваше здоровье, Инна!
— Ешьте уху, остывает…
— Уха отменная. Теперь я знаю, почему уральцы так любят свой Урал-Яик, здесь готовится самая вкусная на свете уха…
Алексей быстро захмелел. Он смотрел на Инку, которая сидела прислонившись спиной к дереву, думал: что бы такое сделать для нее? И предложил: если она не против, он сбегает сейчас вон на ту полянку и нарвет ей целую охапку цветов, там много ромашек и колокольчиков.
Инка загадочно сощурила глаза:
— И тогда я сплету красивый-красивый венок, да? И мы кинем его в Урал, и вода понесет его далеко-далеко, к самому синему морю, да? Нет, не хочу цветов!.. Цветы носят любимым и… Знаете что, давайте лучше купаться? А?
Она поднялась и побежала к реке. Сбросила васильковое платье и кинулась в воду, взбив тучу брызг, Алексей поспешил за ней.
Потом они лежали на горячем песке, головами в тени лозняка. Привстав на локте, Алексей глядел на Инкино лицо, по которому блуждали солнечные пятна от шевелящихся листьев. Влажные яркие губы были полуоткрыты, а густые мохнатые ресницы лежали на подглазьях, вздрагивая от прикосновения солнечных бликов.
— Алексей, зачем ты сюда ехал? — Инка заговорила словно бы сквозь дрему, свободно перейдя на «ты». — Я ведь кто для тебя? Ни жена, ни невеста, так…
Он смотрел на обнаженный бок Инки, к которому пристали песчинки, видел острый девчоночий локоть, золотистый овал щеки и чувствовал, что хмель из его головы выходит.
— Ты хочешь, чтобы я клялся тебе в своих чувствах, чтобы доказывал?
— А я и так знаю, что я тебе нравлюсь! — Инка села, положила подбородок на колени. — Я знаю, Алеша… Я ведь вашего брата… Много у меня парней было, Алексей! А вот ты какой-то другой, не похожий… Не зазнался еще? — она со смехом обернулась к нему. — Нос-то, нос еще выше задрался!.. А скажи, только откровенно. Ты тогда защищал от злющей покупательницы, чтобы… со мной познакомиться?
Алексей тоже сел. Его широкие брови сошлись на переносице. И она уловила на его скуластом лице оттенок досады и разочарования.
— Похоже, я так зарекомендовал себя, что ты во всех моих поступках видишь одно лицемерие. Что ж, в каждом человеке есть свое противненькое «я», которое он всегда держит для обслуживания лишь собственной персоны. Очевидно, есть оно и во мне. Но только заступался и, извини, не ради твоих глаз. Меня, Инна, всегда бесит непорядочность людская. А в поведении той старой девы мало порядочного было… Глаза твои я увидел потом… Ты огорчена?
— Нет-нет, продолжай! — Она чуть не сказала, что и в ее поведении тогда не так много порядочного было, хотя и шепотком, а оскорбила «старую деву». У всех у нас есть непорядочность за душой, только неохотно вспоминаем о ней. Так уж устроен человек. Инка повторила: — Продолжай, Алеша.
Подбородок ее лежал на круглых коленках, а сощуренные глаза завороженно устремились на правобережную сторону Урала. Алексей тоже посмотрел туда. Что ее привлекло там? Высокий глинистый яр, изрытый черными норками ласточек-береговушек? Яр будто выстреливал из этих норок птицами, которые потом с верещанием носились над водой. Или вон та зеленая ветла на самом краю обрыва? Она склонилась и раскачивалась, как скрипач.
— Знаешь, Алексей, о чем я сейчас думаю? Думаю, что мотает меня, качает, как вон ту ветлу… А за что, за какие такие грехи — не пойму. С малолетства мечтала строить жизнь красивую, интересную… В школе я много читала, особенно о женщинах, таких, ну, необыкновенных, что ли… Жанна д’Арк, жены декабристов, Вера Засулич, Лариса Рейснер, Крупская, Космодемьянская… А жизнь мотает и мотает меня, как ту ветлу несчастную, а все на одном месте, все на одном берегу… Пройдет еще весна и еще весна. Урал подмоет берег, и он обвалится вместе с той ветлой, и никто, возможно, и не вспомнит, что на крутояре когда-то ветла колыхалась… Так и я, так и обо мне… Каждый день одно и то же: подайте то, заверните другое… Как сделать жизнь настоящую?.. Промахнулась я, когда вышла за Гришку, на всю жизнь отметина. Была одна-одинешенька, а теперь — двое нас с дочей… Посмотришь, большинство живет от получки до получки, радуется ей, сердечной, а потом опять ждет ее…
