Дочки-матери - Юрий Николаевич Леонов
Про то, как в ночи ясные,
Про то, как в дни ненастные
Мы гордо, мы смело в бой идем.
Пожалуй, мы все же орали, а не пели, глядя на тех двоих, заглушая недосказанное между ними.
На седоватом виске политрука набухла змеистая жилка. Он развернулся к нам и смотрел в упор то на одного, то на другого, словно стараясь запомнить каждого. Зашарила по козлам тонкая в запястье ладонь:
— По коням! По коням приказ был, какого рожна!..
Солдат суетливо заскочил в повозку, гикнул на развороте и, приподняв пилотку над рыжим бобриком волос, помахал нам. Лицо его было светло и озорновато.
Веди, Буденный, нас смелее в бой!..
Всклубилась из-под копыт, обдала нас мелким прахом земля, и долго я чувствовал на своих губах ее горьковатый привкус.
СЛАБЫЙ ЗАПАХ ГЕРАНИ
Иприт — стойкое отравляющее вещество кожно-нарывного и общеядовитого действия, имеет запах хрена или горчицы, поражает кожу, глаза, дыхательные пути человека. Действие наступает через двенадцать часов…
Люизит — стойкое отравляющее вещество кожно-нарывного и общеядовитого действия. Имеет слабый запах герани. При попадании на тело сначала образуется язвочка…
Фосген — бесцветный удушающий газ, сильно действующий на слизистые оболочки дыхательных путей, имеет запах прелого сена, создает остросмертельные заболевания с критическим периодом около трех дней…
Осенью сорок первого я знал все эти нарывные и удушающие так, что их преподлейшие свойства, как говорится, только от зубов отскакивали на уроках военного дела. И не очень удивился, когда однажды в присутствии пожилого мужчины и совсем молоденькой женщины с осоавиахимовскими значками на гимнастерках — так называемой комиссии — меня первого вызвали отвечать к морщинистому стволу шелковицы. Занятия тогда часто проводили под открытым небом, откуда в случае тревоги проще простого было добежать по оврагу до темной дыры бомбоубежища.
Я бойко расправился с устройством противогаза, объяснил, как поступать в случае, если такового под рукой не окажется, а враг применит химическое оружие. И тогда седовласый, осанистый осоавиахимовец, поправив пенсне на орлином носу, задал коварнейший из вопросов: как поступлю я, если вдруг увижу летящий навстречу фашистский самолет?
— Спрячусь в бомбоубежище, — тотчас ответил я. — …Ну тогда в щель.
В ту пору в каждом дворе были отрыты защитные, наподобие окопов, укрытия… И щели нет рядом?.. В канаву лягу… И канавы нет?
«Ну влип так влип», — подумал я и, видно, очень разволновался, потому что мужчина взялся успокаивать меня, повторяя:
— Да ты спокойнее, спокойнее, тебя никто не торопит. Самолет еще далеко, а ты один на дороге, идешь из школы домой.
— Да, ты идешь из школы домой по нашему цветущему городу-саду, и вдруг издалека, — изящно показала узкой ладошкой женщина, — совсем низко…
Приятель мой, Владик, отчаянно тыкал пальцем куда-то вверх.
Учительница Лукерья Семеновна, отчего-то приятно улыбаясь, уверяла, что я, конечно же, знаю, как поступить в таких случаях, просто растерялся немного.
Я повернулся к мужчине и с надеждой спросил:
— Совсем-совсем низко летит?
— Ну да.
— А я по берегу иду…
— Хорошо, пусть по берегу.
— Тогда б я его, гада, камнем!
Все так развеселились, словно я им язык показал. Мужчина потрясся, потрясся грузным, осанистым телом и принялся протирать стекла пенсне, точь-в-точь таких, какие, судя по кинофильмам, носили лишь белогвардейские офицеры. Одному мне было не смешно, потому что, оказывается, всем хотелось, чтобы я спрятался под ближайшее дерево, только и всего. Я представил, как иду из школы обычным путем по тротуару, под сплошным зеленым пологом, сквозь который едва-едва пробиваются солнечные лучи, и подумал о том, что эти взрослые совершенно не представляют, что такое война в условиях курортного города.
После уроков вся наша пацанва обычно играла на пустыре — большой площадке возле дома, куда весной рабочие завезли песок и глину, дранку и кирпич, а начать ту стройку не успели. Мы быстро нашли применение этим материалам: из кирпичей и песка сооружали крепости, из глины лепили пушки и самолеты, из дранки получались превосходные кинжалы и сабли.
В тот день мальчишки нашего дома готовились к большому сражению, создавали боезапас — катышки из глины. Нанижешь такой на конец гибкого прута, взмахнешь им порезче, и летит катыш во врага — ну что тебе пуля. Дело двигалось споро, но как ни увлечены мы были, ухо привычно уловило едва обозначившийся, чуждый звук с неба. Самолет летел высоко, на частом, прерывистом дыхании: «Уа, уа» — так загнанно гудит только «Хейнкель-111».
Все прислушались и согласились, что это «хейнкель», хоть сирены в порту молчали и не надрывались на вокзале паровозы. Видно, ПВО решила пренебречь одиночкой. Заслонившись от солнца, мы искали знакомый силуэт, а обнаружили нечто невиданное и странное: за светлой, подвижной точкой тянулась белая полоса. Она все расширялась и медленно оседала на город.
— Газы, — тихо сказал я.
— Газы, — оробев, подтвердил Тока. А Вака, человек действия, тотчас огласил эту новость на весь двор истошным, проникающим до печенок голосом:
— Га-а-а-зи!
Что тут началось!.. Изо всех дверей вылетали насмерть перепуганные мамы, тети и бабушки, крепко хватали нас за руки, а дальше не знали, куда бежать и что делать. И пока мы популярно излагали суть опасности, тыча пальцами в небо, жена майора госбезопасности тетя Нина Олферова взяла командование на себя. Хрупкая, как девочка, с лицом мадонны, она, по моим понятиям, совершенно не походила на командирскую жену, тем более в военное время. Одно оправдание — всего за неделю до вероломного нападения сыграли свадьбу они. И голос у тети Нины был тонкий, но уверенней, чем у остальных, когда она предложила:
— Давайте все ко мне, у нас комната большая и изолированная.
Ветер дул с гор и медленно сносил белесый, все расширяющийся шлейф как раз на самое побережье. Точно рассчитал, паразит!
С оглядкой на небо все до единого жильцы дома успели сбежаться в просторную комнату Олферовых, захватив с собой харчи да кое-какие вещи, словно в эвакуацию собрались. А мыла не взяли. Бог с ним, что лишь по карточкам его и дают, что в цене каждая четвертинка — жизнь дороже. И чем, как не мылом, следует изолировать помещение от окружающей среды, отравленной боевыми ОВ. Всякому грамотному человеку должно быть ясно — только мылом.
Пришлось бежать обратно. В мгновение ока по кухням реквизировали куски и обмылки. Теперь все зависело лишь от проворства наших рук: успеем замазать пазы и щели в комнате — выживем.
Трещали чьи-то старые рубахи и майки — драли их на лоскуты и тотчас пускали в дело; одержимо постукивали
