Леэло Тунгал - Четыре дня Маарьи
- В чем же тогда дело? — спросил Мярт.
- И еще, читайте другое стихотворение. Рейн Таремаа автор:
Какая рифма на этом светек слову "тригонометрия"? Нет сомненья в моем ответе:три гнома, и метр, и я!
- Но там же есть еще про английский язык, и про эстонский, и про географию, — заметила я.
- Прекратите! Вся эта чепуха должна быть немедленно отсюда убрана! Завтра можете взять для своей стенгазеты сочинения у учителя литературы, например, на тему: "Что такое счастье?" или: "Воспоминания о лете".
Мярт открыл было рот, но тут отворилась дверь директорского кабинета, и Паюпуу собственной персоной вышел в коридор.
- О, новая стенгазета! — сказал он одобрительно. — Только что выпустили, да?
- Почти, — ответил Мярт и вопросительно посмотрел в сторону Кеэрмы.
- Мы тут критикуем молодежь за легкомысленное отношение к делу. — Завуч улыбнулась.
Директор принялся читать стенгазету. Не отрывая глаз, как кошки, мы следили за ним. Когда Паюпуу дошел до "Наших стариков", спина его начала слегка подрагивать, потом трястись, и вскоре директор уже смеялся, колыхаясь всем телом.
- Весьма остроумно! — сказал директор. — Во всяком случае, свежо.
Насчет Рейна Таремаа он сказал:
- Парень находит забавные рифмы! Это, конечно, игра, но поэзия, пожалуй, вообще великая игра!
- А стихи Стийны Тальвик вам не понравились? — спросила я.
- Неплохо. Правда, размер немножко хромает, но ведь тут указано, что она еще только в восьмом классе. Нет, вы молодцы! А теперь начинайте готовить серьезный номер. Я тоже должен свои пожелания опустить в этот ящик "Для гениальных мыслей"?
- Нет, это мы придумали для корреспонденций.
- Тогда так и напишите: "Для корреспонденций!" — сказала Кеэрма.
Директор оторвал взгляд от стенгазеты.
- Верно, — согласился он, помолчав. — А то обычный школьник, пожалуй, не рискнет опустить свою корреспонденцию в такой гениальный ящик.
- Мы можем теперь идти? — спросил Мярт.
- Ну конечно! — ответил директор — Да, если вы не нужны вашим руководителям.
- Нет, нет! — в один голос ответили Кеэрма и Меэритс.
С тех пор мы с Мяртом подружились, ходили вдвоем на Вышгород, по Старому городу и Кадриоргу. Мярт прекрасно знал историю Таллина и мог рассказать о каждой достопримечательности что-нибудь захватывающее. Самым большим своим достижением мы считали то, что теперь перед стенгазетой — особенно в первые дни после выхода каждого нового номера — стояла плотная толпа учеников, а в почтовый ящик опускали не только всякую мазню и обертки от конфет, но и настоящие корреспонденции. На ящике было выведено крупно школьной прописью:
ДЛЯ КОРРЕСПОНДЕНЦИЙ.
- Жаль, что наш дир уходит! — сказала Стийна, словно знала, о чем я сейчас думала.
- Куда это Паюпуу уходит?
- Не знаю, но у нас в классе говорили, что, поскольку наша школа уже поставлена на ноги, его переводят в другую, где порядок из рук вон плох.
- Он не пойдет, — считала я.
- Если должен, пойдет, — убежденно сказала Стийна.
- Взрослые иногда бывают ужасно странными. Они словно бы хотят, чтобы какие-то вещи были не так, как должно. Из нас они хотят вырастить нормальных людей, обучают нас всяким правилам, а сами только и знают, что нарушают правила!
Директор казался мне предателем.
- Ну да, они считают, что нарушение правил — привилегия незаурядных людей, — продолжала ворчать я.
Взрослые пассажиры нашего автобуса тоже показали себя незаурядными: они требовали, чтобы водитель сделал крюк в Пылтсамаа.
Что мы, блохи, могли сказать по этому поводу? Как говорится: вместе с собакой в Пылтсамаа! Рига и Рим были одинаково недостижимы!
ГЛАВА 7
Пока наши попутчики пополняли свои запасы, мы со Стийной пошли осматривать руины Пылтсамааского замка. Раньше я никогда в Пылтсамаа не бывала, однако же знала, кому в старину принадлежал замок. У Стийны от удивления сделались большие глаза, когда я сказала, что Петр I подарил замок в начале XVIII века какому-то Фикку, а тот завещал его своему зятю фон Лауву. Фон Лаув открыл тут фарфоровую мануфактуру и стал изготовлять красивую посуду с сине-голубыми рисунками. Остатки этой посуды встречаются в деревенских домах до сих пор.
- Блефуешь? — спросила Стийна. — Откуда ты знаешь?
- Мярт рассказывал.
Стийна уставилась на меня долгим взглядом.
- Знаешь, я так люблю древние руины, — сказала она погодя. — Даже у растений вокруг них какой-то старинный, таинственный запах. А руины выглядят и как-то по-детски беззащитными, и в то же время как-то зловеще.
- Это запах крапивы, — предположила я, и мне сразу же стало неловко оттого, что заземлила возвышенные мысли Стийны.
Но у крапивы, по-моему, действительно своеобразный, густой и тревожный запах. Я пыталась представить себе, как здесь когда-то ели на серебряной посуде, вели жеманные беседы и гуляли: шуршали шелковые шлейфы платьев, а музыканты играли разные вальсы. Кто-то был влюблен, кто-то несчастен, а кому-то не давалась учеба… Но все-таки кажется, что у людей в старинные времена все — как мысли, чувства, так и само их существование — было более "груботканым".
Мярт каждое лето бывал в Пылтсамаа у бабушки. Если бы я сегодня утром не встретилась с ним в Таллине на углу у магазина «Оптика», могло бы, пожалуй, возникнуть искушение побродить по маленьким тихим улочкам — на одной из них стоит дом бабушки Мярта, окруженный кустами смородины и вишнями. Случайно встретиться в таком маленьком городке было бы довольно легко. Мярт сказал, что он из исконного пылтсамааского рода, то есть первый в своей семье, кто родился в Таллине. Один из его предков делал у фон Лаува фарфор. Удивительно — может быть, наш белый пузатый молочник с голубыми цветами сделан прапрапрадедом Мярта? Этот предок и представить себе не мог, что расписанный им молочник когда-то окажется в руках одноклассницы его потомка. И точно так же у меня нет ни малейшего представления, как мог выглядеть тот предок Мярта, о чем он мог думать, когда шел по траве, возможно, здесь же, где сейчас лежали мы со Стийной.
- Каждый привязан к своему времени, — говорила я Стийне. — Не видит ни того, что будет, ни того, что было. Действительно, это очень здорово — теперешняя жизнь кажется гораздо интересней. И все-таки хотелось бы на один миг увидеть все так, как это когда-то было. Замковый сад и господских барышень и тогдашние обычаи — на один-единственный миг, верно?
- Если бы я была волшебницей, перенесла бы тебя сейчас на двести лет назад, — Стийна усмехнулась. — Только замкового сада ты тогда бы не увидела — была бы маленькой девочкой-рабыней!
- Не была бы!
Далась им эта девочка-рабыня! Хотя и Мярт зимой вдребезги разбил мои контрдоводы, я все же никак не могла согласиться с тем, что мои все равно какие далекие предки были крепостными какого-то немецкого помещика. У меня просто в голове не умещается, что целые семьи могли принадлежать одному человеку, трудиться на кого-то. Неужели они не замечали различия между своей низкой крестьянской избой и баронским замком? Нет, не верю и никогда с этим не соглашусь! Тетя говорит, что в нашем роду все были с острым умом, а человек, обладающий острым умом, не может безвольно подчиняться чужой власти, как рабочая скотина!
Зимой мы с Мяртом спорили об этом, и он, в конце концов махнув рукой, сказал, что у меня типично женский образ мыслей: не верю в то, во что неприятно верить.
- Не с луны же ты свалилась! — рассердился Мярт. — Исторический факт: все эстонцы когда-то были крепостными! В 1816 году крепостное право в Эстонии было отменено, но ведь не будешь же ты утверждать, что твои предки лишь после этого свалились с луны?
Почему он говорил так? Ведь я — это я, и все равно, с какой стороны ни глянь, я не должна напоминать крепостную рабыню. Ведь не хотел же Мярт вызвать у меня чувство неполноценности?
- Ну вот! — Мярт вздохнул, зачерпнул пригоршню снега и слепил из него серо-белый шарик. Снег в Саду датского короля[7] покрыт слоем копоти и сажи. — Почему же неполноценности? Совсем наоборот, хочу вызвать у тебя чувство гордости. Каждый должен знать историю своего народа, иначе он будет как перекати-поле. Есть такое растение, корни у него слабые и землю не любит. Ubi bene, ibi patria, — говорили древние латиняне.
Я не поняла. Ведь я не собиралась стать врачом, как Мярт, ему и надо учить латынь, а не мне.
- "Где хорошо, там и родина", — перевел Мярт. Глаза его сияли, как всегда, когда он рассуждал на тему, которая его увлекала. — Скажи, хотелось бы тебе жить где-то в теплых краях, где с деревьев падают на голову апельсины?
- Съездить хотела бы.
- Ну, конечно, съездить, побывать. Но жить постоянно можно только у себя на родине, какой бы бедной и нищей она ни была!
