Леэло Тунгал - Четыре дня Маарьи
Мы уже дошли до пятьдесят второго километра. По обе стороны шоссе высились горы гравия с чахлыми кустиками. Мы присели отдохнуть на два больших валуна. Вокруг камней цвели два маленьких кустика земляники и вьюнок поворачивал к нам свои бледно-розовые щечки.
Стийна достала из сумки свою тетрадь в обложке цвета вьюнка и вырвала оттуда листок.
- В детстве я часто болела. Но отец называл меня дармоедкой, а если мать пыталась встать на мою защиту, он ее бил. Кулаком. В лицо и в грудь, куда попало. Спьяну он всегда нарывается на скандал, а трезвым бывает редко, но и тогда придирается из-за любого пустяка. И еда ему не так приготовлена, и в доме грязно, и сад запущен. Одно время мать в дни получки караулила у конторы, чтобы забрать у отца хотя бы немного денег на домашние расходы. На людях отец и давал деньги, но вечером дома матери доставалось еще больше, чем обычно… Скажи, Маарья, вышла бы ты замуж за такого?
- Никогда!
Стийна написала на клетчатом листке:
Клянемся этими холмами, что никогда, никогда не выйдем замуж, чтобы не пришлось бегать по продуктовым магазинам и унижаться или делать то, чего не хотим. Стийна Тальвик.
Когда Стийна протянула мне шариковую ручку, чтобы и я подписала эту клятву, я сказала:
- Но ведь ты не написала, что за пьяниц…
- Значит, ты хочешь выйти замуж? — спросила Стийна, и брови у нее поднялись.
- Нет, сейчас, конечно, не хочу, но поди знай, что случится в будущем. Дети, и все…
- Дети? — перебила меня Стийна. — Тот, кто действительно хочет посвятить себя делу, должен жить один, быть отшельником, единственным грузом которого будут его мысли.
- Но я ведь еще не знаю, чему себя… — начала было я, однако взяла все-таки у нее ручку и тоже подписала.
- Разве же в жизни и без того не достаточно мучений, чтобы тратить себя на безобразные мелкие заботы? — спросила Стийна, развинтила ручку и вынула из нее стержень.
Она свернула нашу клятву тоненькой трубочкой и вставила в корпус ручки вместо стержня, затем свинтила корпус и сунула ручку в песчаный склон над нашими головами, наскребла поверх нее еще немного песка, и наша клятва оказалась замурованной. Глядя на торжественное выражение лица Стийны, я почувствовала легкий страх — словно дала сатане палец… Но Стийна, сияя, прыгнула со склона на дорогу, словно гимнастка. Не испортила ей настроение и моя подначка:
- Лет через десять под покровом темноты крадучись подберется сюда прекрасная дама по имени Стийна, а фамилия у нее будет… поди знай какая. Дама достанет из ридикюля мотыгу, слегка «обработает» этот песчаный склон, найдет выцветшую шариковую ручку, вынет из ее корпуса спрятанную бумажку и съест, чтобы тайна никогда не была раскрыта. А затем помчится домой к своим семерым деткам и мужу. На душе у нее будет грустно, но спокойно…
Стийна только засмеялась, а у меня на душе полегчало, словно вместе с клетчатым листком, на котором была написана наша страшная клятва, Стийна похоронила свои горестные мысли.
Вскоре мы попытались остановить желтый тупорылый автобус, он замедлил скорость и затормозил-таки через десяток метров.
- Скорее! — поторопила я Стийну.
- Мы едем к Сюргавере, — объявил молодой веселый водитель. — Рим? Ну от Сюргавере до Рима каких-нибудь пятьдесят километров, сможете и пешком дойти.
В автобусе было полно веселых людей. Пассажиры громко, наперебой рассказывали анекдоты, дружно хохотали, пили пиво прямо из бутылок. Тут я впервые заметила, что и Стийна может смеяться вместе с другими. Компания ездила в Таллин на экскурсию, сказал мне кто-то из пассажиров. Побывали в музеях, в кино и на шхуне "Кихну Йыннь", превращенной в варьете.
В ответ я смогла лишь выдавить из себя: "Ага!" — после чего с нами больше не заговаривали.
Я подумала о том, что, когда училась в сельской школе, нас, учеников, частенько возили в город на экскурсии — в музеи, на заводы и в театры. А в городской школе мы только два раза ходили всем классом в театр. И все. Да и в театр-то ходили для галочки — плановое мероприятие выполнено. Вообще в этой школе мне скоро стало ясно, что здесь принято от всего увиливать. Поэтому и я сопротивлялась, когда меня выбирали в редколлегию школьной стенгазеты. На самом деле я не имела ничего против этой работы: ведь в старой школе каких только общественных обязанностей у меня не было — все выполняла и никогда не испытывала недостатка времени! Пела в ансамбле, декламировала, играла в пьесах, писала в стенгазету и рисовала карикатуры, ездила на районные соревнования по легкой атлетике, была вожатой у октябрят и старостой класса.
Старостой нашего девятого «а» выбрали Вийу Касесалу, весьма деловитую брюнетку, которая не боялась бранить мальчишек за плохую успеваемость и созывать собрания-пятиминутки. На первом же собрании Вийу подняла вопрос о Малле Эллерт. Из-за Малле на общешкольных соревнованиях по плаванию наш класс получил «баранку». Дело было так. Малле, как и другие участники заплыва, прыгнула по сигналу стартового пистолета в воду, но сразу же начала тонуть. Конечно, ее спасли, однако неприятностей было навалом, потому что, едва прийдя в себя, Малле на вопрос учителя ответила, что никогда и не умела плавать. Из-за этого вообще не засчитали даже хорошие результаты, показанные другими пловцами нашего класса. Вийу была так недовольна, что на щеках у нее появились красные розы, сама она была пловчихой-разрядницей и не могла представить себе, что кто-то вообще не умеет плавать. Правда, наша Малле к тому же была порядочная тупица вроде тех, кто на вопрос: "На рояле играете?", отвечают: "Не знаю, не пробовал!"
К счастью, в тот день нашей классной руководительницы Меэритс не было в школе, и поэтому дело не приняло слишком скандальный оборот. Но я решилась высказаться:
- И ничего нет удивительного, что она тонула: ведь мы выбираем на любую должность в классе и в команду тех, кто не в состоянии отбиться.
Вийу вся покраснела, хотя ее-то я вовсе не имела в виду.
- Вспомните: ни у Малле, ни у кого не спросили, умеет ли человек плавать, просто назначили в команду, и все.
- Маарья, золотце, в нашей школе плавание — обязательный предмет с первого класса, — язвительно заметила красивая Май-Лийз.
- А в нашей школе не было, — ответила я.
- И в нашей тоже, — пискнула Малле.
Ну да, как выяснилось, кроме меня, в девятом «а» было еще четыре новичка.
- Я не только о плавании: следовало бы сперва выяснить, кто лучше может справиться с тем или иным делом, и только таких посылать представителями или вообще делегатами от класса куда бы то ни было.
- Думаешь, нужны внутриклассные соревнования? — спросила Вийу. — Хорошая идея, только вряд ли у нас найдется время на это. У меня, во всяком случае, нет. У меня три маленьких братика, тренировки по плаванию… И уроки надо когда-то готовить.
Да, об этом я подумала, что вовсе не у всех столько же свободного времени, сколько у меня.
Тийт медленно бормотал:
- Стало быть, вот что… Стало быть, это дело вообще смешноватое: тем, кто учится плохо, не дают общественных поручений. Но если не имеешь двоек, можешь быть уверен, что-нибудь тебе навесят. До чего же интересно получается: двоечники могут преспокойно филонить, а нормальному ученику и отдышаться некогда: вкалывает на общественной работе и старается выкроить часок-другой, чтобы добросовестно выучить уроки. Лично у меня приготовление уроков занимает много времени. (Класс засмеялся.) Честное слово! А я еще должен успевать в фотокружок и на курсы иняза, так что совсем не нужно было навязывать мне еще одну нагрузку. Почему бы, например, вместо меня не сделать спорторганизатором Килу? В смысле воспитательного момента.
Килу оторвался от книги, которую читал, пока шло обсуждение, и усмехнулся:
- У кого есть, тому и еще добавляют. А моя голова, как утверждает Меэритс, ни на что не годится.
- Если голова не работает, работают ноги! — вставила Май-Лийз.
Килу пожал плечами и опять уткнулся в книгу — он читал "Всадника без головы".
Обсуждение на том и кончилось, поскольку прозвенел звонок на урок. Вийу успела только взять с Малле слово, что она "больше так не будет".
А после уроков Тийт задержался в раздевалке и помог мне надеть пальто! Я покраснела, когда рука моя застряла в рукаве пальто, где притаилось новейшее изобретение тети — шаль-жилетка, которая обвертывается вокруг шеи, как кашне, и вокруг талии, как пояс жилета. Попробуй обмотайся таким жутким изобретением на глазах у галантного молодого человека! Мне удалось небрежно бросить эту штуковину в спортивную сумку.
- Стало быть, вот что, Маарья. Ты абсолютно права, так сказать, в идеале права, — протянул Тийт. — Но ты забываешь правду жизни.
- Та-ак? А по-моему, ты больше меня витаешь в облаках. Разве правда жизни в том, чтобы, не спросив человека, умеет ли он плавать, назначать его участником соревнований, где он очертя голову бросается в воду! А кто сказал, будто я больше других гожусь делать стенгазету? Может, мне вообще не доводилось видеть порядочной стенгазеты, не говоря уже о том, чтобы делать ее? — огрызнулась я.
