Поколение - Николай Владимирович Курочкин
— Зачем же отпускать, мамка вам наварит вкусной лапши с гусятиной.
— Ты их убьешь, да?
— Придется…
— Я их есть не буду, — заявила старшая.
— И я тоже, они такие хорошие…
— Папа, а они могут летать? — загадочно и серьезно посмотрела на него старшая.
— Конечно, могут, ведь они дикие. Ну, я пошел в дом, смотрите не выпустите.
Шубин поднялся на второй этаж и осторожно выглянул в окно, отодвинув край занавески. Дети о чем-то горячо спорили, поглядывая на окна квартиры, наконец старшая оттолкнула Шурку и настежь открыла предбанник.
— Мать! Иди сюда, — позвал Шубин жену, — посмотри!
Настя выгнала гусей на огород. Привыкнув к яркому свету, гусыня крикнула, разбежалась и легко оторвалась от земли. За нею взмыла вся стая…
1981
Николай Старченко
ПРОВОДА
Всю неделю идут грозы. С утра — солнце, безоблачно, а к полдню начинает погромыхивать, выползает черно-синяя туча…
А пора-то сенокосная. Вернее, сенажная: траву по такой погоде не высушишь, вот и валят ее чуть подвяленной в глубокие траншеи возле ферм.
Возле сенажной траншеи, у телятника, и нашел брата-зоотехника электромонтер Иван Горшков. Брат всего на полчаса старше Ивана (они близнецы), а на вид — так на целый десяток лет. «Солидность Федору бог дал, вот он и зоотехник, — как-то сказала их мать. — А Ванька все мальчонкой выглядывает, и в самый раз ему по столбам лазить». Односельчане же братьев за глаза зовут «горшками».
Иван заехал за братом на «Жигулях» — ехать домой на обед. Машина у них общая, есть еще и мотоцикл «Урал». Федору, как зоотехнику, выделен колхозом «Москвич-пирожок», так что на «Жигулях» гоняет в основном Иван. Живут братья дружно, и дома их стоят рядом, по соседству — в небольшой красивой деревне Смолянке, в пяти километрах от центральной усадьбы. Песчаная лесная дорога хорошо накатана, до дома можно домчаться за четверть часа, но Иван, когда едет с братом, не гонит: знает, что тот это не одобряет, бережет машину. Вот и сейчас, когда объезжали большую лужу и немного зацепили за пенек, Федор недовольно заметил:
— Мог бы и на «Урале» поездить…
— Да что за причина? Дожди-то песочек прибили, дорога как асфальт. Самое ездить! Да и не намокнешь, если нежданно ливанет.
— Только что если ливанет… — примирительно отозвался Федор и сладко потянулся: — Ух, и жрать же хочется, Ванька! Моя сегодня таких щей наварила! Приходи.
— Да и у моей в чугунке не пусто…
За поворотом привычно выглянула навстречу Смолянка. И привычно сладко отозвалось у Ивана сердце: до чего ж красивая деревня! Большое высокое поле, с мельницей посередине, вольной цепочкой дома вдоль реки, а за рекой — в самой силе густой сосновый бор. Какие молодцы все ж, что не переехали, как настойчиво предлагали им, в Самарино, на центральную усадьбу. Голо там как-то, пусто, неуютно. Прямо удивление берет, как будто нарочно так сделано: все кругом деревеньки на заглядение, а в Самарине, в этом агрогородке, нормального человека сразу тоска берет.
— А глядишь, Вань, и прекратились грозы… Не видно тучек.
— По-моему, еще вдарит. Парит сильно.
Братья вышли из машины, оба подняли головы, рассматривая небо. Не нужен бы сейчас дождь, ни к чему он в сенокос, да еще с грозой.
— Чует сердце — вдарит, — повторил Иван. Ему как электромонтеру гроза всегда сулит хлопоты. Горят трансформаторы, рубильники, счетчики, пробки, плавятся провода… А в колхозе сейчас все на электричестве — и такой затор из-за грозы порой получается! Хорошо этим летом пока благополучно, но Иван за десять лет работы убедился, что раз в году небесный гром-батюшка обязательно чего-нибудь да натворит.
А небо было обманчиво ясно до самого вечера, до той минуты, когда красный горячий закат вдруг мощно, неумолимо стала топить собой широкая, огромная туча. И сразу от Самарина, почти навстречу ей выплыла другая — чуть поменьше, но такая же устрашающе черная, тяжко, угрожающе погромыхивая… Тучи сошлись — и било всю ночь.
— Ох, натворит делов… — Ивану не спалось, так и тянуло взглядом к часто вспыхивающему бело-зеленым огнем окну.
Рано утром, когда стихло, он завел «Урал» и, не дожидаясь брата, поехал в Самарино. В конторе ему сказали, что в Брусовце сгорел новый коровник. Иван, предупредительно постучав, зашел к председателю, поздоровался и остался у дверей. Председатель хмуро ответил на приветствие, буркнул:
— Проходи, садись. Больно скромный не вовремя… Громоотводы у нас были в Брусовце?
— Был. Один. На телятник и на коровник сразу. Промежду двух помещений и стоял. Высокий.
— А почему так? Что за экономия?
— Я говорил. Бригадир лесины пожалел.
Председатель недовольно покачал головой:
— Вот прокурор всех нас пожалеет… Ох как пожалеет!
В ответ Иван как-то излишне беззаботно усмехнулся. Это совсем вывело из себя председателя:
— Ты не лыбься! Сколько на тебя гляжу, морда всегда как сковородка веселая… Работы мало? Вот чтобы мигом все сделал! Первое… — председатель стал загибать пальцы на левой руке, — восстановить радиоузел — наряда не могу дать! Второе — Брусовец без света сидит, третье — верба у агрегата витаминной муки упала, все провода к черту сорвала и столб повалила, в-четвертых… в-четвертых — гляди за порядком в своем электрическом хозяйстве!
— У меня порядок. А стихия нам неподвластна…
— Порядок у него! Вон по деревням едешь, то тут, то там провода провисли до самых крыш… Тоже стихия?
— Да это же дело линейных монтеров с подстанции… — начал было Иван, но председатель протестующе замахал на него руками:
— Бери сейчас этого своего помощника Петю-Пену — и за дело!
— Он теперь уже Петя-Окей зовется… — нарочито бесхитростно улыбнулся Иван.
— Балдой пусть лучше зовется! — отрезал председатель. — Вечером проверю, что успели сделать.
Иван пошел к двери, а председатель вздохнул не по-утреннему устало и негромко, озадаченно договорил:
— Следователя вот жду. Поедем с ним в Брусовец. Будут разбираться.
Горшков оглянулся. Ему вдруг стало жаль председателя — своего одноклассника Пашку Елфимова. Пашка учился лучше Ивана, на «крепкую четверку», к председательству шел постепенно — сначала закончил техникум механизации, потом заочно сельхозинститут, главным агрономом в соседнем работал совхозе…
— Скот-то жив! Ничего не будет. В худшем случае — выговорешник… — бодрым голосом отозвался Иван и показал пальцем вверх. — А небесной канцелярии — с занесением…
Елфимов не поддержал шутки, и Иван, помедлив, вышел.
Идя к радиоузлу, думал:
«Вот говорят кругом, что нужно смелее молодых в руководство выдвигать… Ну и выдвинули Пашку. В тридцать лет десятком деревень руководит, тыщами и миллионами ворочает! А получается-то плохо… При Петровиче, при Кузьмине, порядок совсем другой был, и люди его любили, потому что все время он был с людьми,
