Николай Удальцов - Бешеный волк (сборник)
И вот, что пришло мне в голову, когда я остался один: есть люди, которые ничего не делают, даже тогда, когда жизнь заставляет их что-то делать, есть люди, которые делают что-то, потому, что жизнь не оставляет им выбора.
Но самые интересные – для меня те, кто делает что-то, имея выбор…
Я не сужу людей – на это я не имею права.
Да и трудно представить художника судьей – разве кому-нибудь придет в голову давать ему взятку, а, значит, какой уж тут судья.
Я просто выбираю тех, кто мне интересен.
Может, это происходит потому, что мне ни разу не пришлось всерьез, по большому счету, ругать свое время, а, значит, не пришлось ругать свободу, которая росла, как ребенок.
С болезнями и опасностями новых болезней.
Ведь для всех людей – эффективный труд – это основа материальной независимости, и, в конечном счете – свободы.
Только для художников – свобода – это основа эффективного труда…Когда она уходила, я спросил:
– Мы еще увидимся?
– Наверное, – ответила Лада, – Если ты обещаешь, что не будешь писать обо мне рассказ.Обычно моего персонального лицемерия хватает на то, чтобы поддакнуть женщине.
Особенно, если женщина мне интересна.
Я даже однажды сказал об этом Грише Керчину:
– Чего хочет женщина – того хочет Бог.
– Сомневаюсь, – ответил мне Григорий.
– Почему?
– Потому, что мне трудно представить Бога, мечтающего о норковой шубе…– Не обещаю, – ответил я Ладе. – Тогда – увидимся точно…
Только после того, как она ушла, я вдруг понял, что даже не рассмотрел ее как следует. Не сделал ни одного самого естественного взгляда, каким смотрит мужчина на женщину: глаза – ноги – грудь – руки.
Не то, чтобы мне нечего было делать – когда хобби превращается в работу – такое бывает не только у художников, но у художников, такое бывает особенно часто – дел, которые нужно сделать, всегда невпроворот. Больше – только дел, которые хотелось бы сделать…
И все-таки, я завалился на диван и стал вспоминать.
Вернее, не вспоминать, а восстанавливать, реконструировать то, что происходило только что.
Одета Лада была в темный плащ, длинной приблизительно до колен.
Плащ она не снимала, а только распахнула его.
Под плащом была очень короткая юбка, и ее ноги в черных колготках, постоянно находились у меня на глазах.
При этом – своими ногами она не кокетничала.
Если бы кокетничала – непременно двигала бы ногами, привлекала к ним мое внимание.«Кокетничала ногами», – Тургенев, в девятнадцатом веке, за такое обращение с русским языком непременно вызвал бы на дуэль, по одной единственной причине – в девятнадцатом веке женщины еще не научились ногами кокетничать. Это – изобретение второй половины двадцатого века – что-то вроде пассажирской реактивной авиации.
– Ты всегда говоришь такими умными словами? – спросил меня кто-то как-то. И мне пришлось ответить:
– Во-первых, я не люблю тех, кто говорит глупыми словами.
Во-вторых, это – совсем не умные слова.
А в третьих – это не слова вообще …Лада сидела совершенно спокойно, словно бывала у меня много раз.
Так сидят друзья, а не хозяйки или рабыни.
И именно это – я понял это потом – и упрощало наши отношения, и смущало меня.
– Интересно, кем же все-таки хотят быть женщины? – спросил я однажды свою знакомую, журналистку Анастасию, – Хозяйками или рабынями?
– Это зависит от времени суток, – не задумываясь ни на мгновение, ответила мне Анастасия, и я решил, что у Анастасии заранее готов ответ на любой мой вопрос.Теперь я понял, что просто не умею формулировать вопросы так сложно, как они стоят на самом деле – Лада оставалась сама собой, то есть просто женщиной.
И она умела ей быть.
Это возвысило Ладу в моих глазах, поставило ее на небольшой пьедестальчик – что бывает не так уж часто, потому, что я давно убедился в том, что не все поступки женщин, считающиеся ими возвышенными, возвышают их. Многие поступки не возвышают женщин, а просто делают их смешными. Впрочем, как и мужчин – тоже.
«Лада – не тоска, – решил я, – Тоска, когда красивая женщина не умеет быть красивой женщиной…»То, что она рассказала мне для начала, звучало набором ее больших и маленьких неприятностей. Неприятностей, не просто не придуманных, но произошедших с человеком, отправившимся путь.
Решив, что Лада «не тоска», – я почему-то вспомнил один, случившийся недавно, разговор, который был настоящей тоской.
Разговор с «патриотом» – не знаю, надо ли брать это слово в кавычки, когда говоришь о патриотах в Москве.
Не то, чтобы я так уж сильно против наших патриотов, просто порядочные или, на худой конец, просто умные люди, мне больше нравятся.
– Вот вы, художники, цветочки рисуете, а послушали бы лучше, что народ о своей жизни говорит, – ни ход его мысли, ни способ построения фразы мне не был понятен, и я ответил ему в том же стиле:
– Вот вы, патриоты, в пиджаках ходите, а почему не знаете, что люди будут недовольны до тех пор, пока не созреют до степени понимания?
– Это, ты брось. Глас народа – это глас Божий! – его несколько ошарашил мой вопрос, но он не уступал.
– А Бога вы об этом предупредили? – не уступил и я. Потом взял инициативу в свои руки:
– Ты в Бога веришь? – на всякий случай спросил я.
– Верю! – ответил он. Тоже явно, на всякий случай. И я доспросил:
– А он в тебя?
Это была слишком сложная для «патриота» постановка вопроса, и он замолчал, а мне стало стыдно, что я так легко добился победы, пусть в совершенно бессмысленном, но все-таки, споре…
Одно утешает – все споры с нашими патриотами – бессмысленные…Я мог бы выиграть все исторические споры у наших патриотов, если бы они не были такими тупоголовыми, по одной единственной причине – я понимаю, что после семидесяти лет власти предшественников этих самых патриотов, наше время и не может быть лучше, чем оно есть. Каким бы плохим ни было это настоящее время…
Впрочем, ругают меня не только патриоты, но и, как бы это сказать – ругают и с другой стороны.
Один юноша, толи из «Идущих вместе куда-то», толи из «Идущих вместе куда поведут» – в общем, очередной сопливый Швондер, эпохи борьбы с олигархами – спросил меня о том, за кого я голосовал на последних выборах?
– За тех, за кого и Путин, – ответил я, – За что-то либеральное.
– Ты врешь! – мальчонка чуть слюной в меня не запустил, – Путин голосовал за «Единую Россию!
Я пожал плечами:
– Он голосовал за либералов, независимо от того, за кого опускал бюллетень.
– Ты врешь!
Я вновь пожал плечами:
– Могу представить слесаря, голосующего за другого слесаря.
Но не могу представить слесаря, голосующего за свой молоток…И тогда в ход пошел не следующий ни из чего аргумент:
– Ты не на стороне нашего президента! – причем, сказано это было так, что предполагалось, что я, по крайней мере, на стороне бубонной чумы или черной оспы.
Мне не захотелось спорить…Вообще-то, я редко спорю. Редко спорю по двум причинам: то я не понимаю, что хотят мне сказать люди, то, люди не понимают – о чем говорю я.
Я хотел бы быть на стороне нашего президента, хотя бы потому, что понимаю, что в мировой истории успехов добивались только те страны, которые вокруг чего-то или кого-то объединялись.
Просто, на стороне президента очень много людей, с которыми мне совсем не хочется быть на одной стороне – они ведь на стороне президента просто потому, что они на стороне власти.
Какой бы не было…Вот так, бывало и сижу, обвиняемый с обеих сторон: с одной стороны – обвиняют в том, что я не люблю Родину, с другой – обвиняют в том, что не люблю президента…
…На следующий день с утра шел дождь.
Свой своеобразный привет земле, небо передавало с самого рассвета. И земля проводила собственную сортировку, отбирала и впитывала необходимое себе, оставляя остальное на своей поверхности в виде луж, маленьких озерец на асфальте, растущих прямо на глазах.
Это был каприз природы, и его нужно было принимать так же естественно, как любой каприз: детский, взрослый, женский.
И так же, как с любым капризом, с ним было бесполезно спорить или бороться.
Но капризы не могут продолжаться вечно – в конце концов, они утомляют самих капризничающих.
Постоянны только перемены, и это делает законы природы очень красивыми законами.
К обеду появилось солнце, и первыми заблестели в его лучах влажные листья деревьев, а следом зазеркалились серебром только что перепупыренные дождевыми каплями лужи, и прозрачный, избавленный от пыли воздух, замер, словно раздумывая над тем, какое ему принять решение.Мы не договаривались о том, когда встретимся снова – я просто дал Ладе свою визитную карточку – но уже на следующий день, немного после полудня, на мой мобильник пришло сообщение: «С добрым утром! Можно придти?» Я не люблю длинных СМС, но не поленился: «После 12-ти – «С добрым утром!» – Восхищен твоим чувством юмора. Приходи в любое время.» Мой, несколько телеграфный стиль был и прощен, и вознагражден почти немедленно и конкретно: «Купи светлого пива.»
