Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
Всякое желание эфемерно: вверх, потом вниз, постепенно сходит на нет.
Из всех желаний самое вероломное – плотское, ибо оно, подобно змее, впивается в само себя ядовитыми зубами.
Слова предостережения, истинной мудрости. Он считал, что мудрость защищает его от ошибок подобно тому, как жилет из свинца защищает от радиации.
Правда заключалась в том, что его влечение к нигерийцу не назовешь нейтральным. Оно не платоническое, но и не физическое, не плотское (говорил он себе). У меня никогда не было любовника-мужчины, и я ни о чем таком не помышляю (градус повышался).
Это чисто эмоциональное. Такие вспышки эмоций, которые даже не стоит пытаться объяснить в минуты покоя.
Вирджил западет на первого же фрика, помяни мое слово!
Говорил Уайти презрительно.
Точнее, мог бы сказать Уайти о младшем сыне, ставшем для него сплошным разочарованием.
Но Амос Кезиахайя не был фриком. Если бы отец его увидел, то пришел бы в восторг.
Но к черту отца. Теперь есть Вирджил, и больше никого.
– Не позволяй этим голодранцам себя использовать, Вирджил. Ты же у нас такой наивный.
«Голодранцами» его сестра Беверли называла людей не похожих на себя, с социальным статусом ниже, чем у нее.
А людей глупых и недалеких она называла «наивными».
Вирджил протестовал: его друзья – не голодранцы, а индивиды, каждый со своим лицом. И всех объединила большая переменчивая коммуна на Медвежьей горе: кто-то уезжает, кто-то приезжает. Одни, как Вирджил, художники, другие обрабатывают землю, есть учителя и репетиторы. Работают, как правило, временно, сезонно, что не обеспечивает их медицинской страховкой и покрытием расходов на содержание в больнице. Самому младшему, недоучившемуся в колледже, девятнадцать; возраст самой старшей, физиотерапевта, давно остановился на границе «скоро сорок». Кто с кем связан, близко или не очень, какие пары поженились, а какие развелись – Вирджила это не интересовало, ему был интересен только Амос Кезиахайя, который жил один и, похоже, ни с кем не имел близких отношений.
Первоначально Кезиахайя поселился у супружеской пары, преподававшей в колледже. Но потом пара уехала, а он остался.
Подумать только, Вирджил уже старожил на Медвежьей горе. В тридцать один год!
Когда он обосновался в заброшенной хижине позади фермерского дома и приобрел еще более заброшенный бывший амбар для кукурузы под будущую художественную студию, Вирджил думал, что пробудет здесь несколько месяцев, а потом его ждет новая жизнь.
Но этого не случилось. Он так и не понял почему.
(Зато его старшие сестры поняли: он слишком привязан к матери, а она к нему.)
(Для сестер «слишком привязан к матери» означало, что он к ней привязан больше, чем они.)
(Вирджил так и не опроверг утверждения сестер, что он «присосался» – или, правильнее сказать, «приворовался» – к заначке Джессалин, о чем Уайти годами даже не подозревал. Вирджил даже не попытался поставить под сомнение слова старшего брата Тома, что он так и не повзрослел, так и не стал мужчиной, о чем мечтал их отец и чего с успехом добился Том.)
Как возмутились бы его старший брат и сестры, узнав, что Вирджил потратил часть отцовского наследства на джип-пикап, который предоставляет любому желающему на ферме, всем этим голодранцам.
Вирджил считал: пока ключи у него, машина принадлежит ему.
Излишне говорить, что те, кто пользовался его пикапом, по возвращении не заполняли бак горючим. Очень часто стрелка счетчика топлива стояла практически на нуле, что приводило его даже в некоторое восхищение – это ж надо так уметь.
Дожив до тридцати одного года, он понимал: всегда найдутся те, кто злоупотребит его великодушием. Как правило, он знал, кем они были раньше, и позволял им себя использовать, рассуждая так: он сам нередко использовал других, включая друзей, любовниц и родителей, так почему бы кому-то не использовать его?
Вирджил переплачивал за продукты, притом что мог строго держаться своей доли, и часто закупал товары для всех. Он вносил деньги на ремонт фермерского дома. За аренду они не платили, так как арендодатель (подданный другой страны) освободил их от этой обязанности.
Он оплатил поход к стоматологу одному сожителю, а другому – экстренную медицинскую помощь после инцидента на тракторе во время работы в поле. Он оплатил (то ли частично, то ли полностью) запас художественных принадлежностей для всех коллег, включая (бывшую) подругу Сабину, которая его теперь презирала. Он даже оплатил (предположительный) аборт знакомой девушки в клинике Рочестера. (В детали она не вдавалась, а он лишних вопросов не задавал.) Он давал деньги местному приюту для животных, заповеднику живой природы, хоспису. Он работал волонтером в приюте и в хосписе, куда приводил собак, чтобы умирающие люди их погладили; это давало некий терапевтический эффект, а больные принимали его кто за сына или внука, кто за брата, кто за мужа.
Вирджила пронзало в самое сердце, когда кто-то из этих умирающих с обидой восклицал: «Уже? Почему ты уходишь?»
При этом он избегал собственной семьи. Даже родной матери, которую (стеснялся признаться) он так любил.
Просто его убивало ее вдовство. Ее одиночество, незаживающая боль потери в глазах, тремор конечностей… особенно ее попытки выглядеть веселой, жизнерадостной, «пришедшей в себя» – ради него. Это невыносимо, и вот тут ему великодушия не хватало.
А еще существовал риск проговориться, несколько раз Вирджил был близок к тому, чтобы признаться матери: он повинен в смерти отца, так как не мыл руки с должной тщательностью. Вирджил и брутальные копы в одной упряжке…
Ему хотелось ей рассказать, но удерживал страх. Она бы, конечно, его простила. Но он знал, что не заслуживает прощения.
Лишь в одном можно было не сомневаться: он ни разу не попросил у Джессалин денег для себя. Только для других. Да, сестры возмущались тем, что мать дает ему деньги. Но он был слишком горд, чтобы перед ними оправдываться. Они бы все равно не поверили, с таким презрением они к нему относились.
Сейчас-то, с отцовским наследством, он обеспечен на всю оставшуюся жизнь. Он был бы рад сказать об этом всему семейству, но опять же гордость не позволяла.
Пускает на ветер родительские деньги. Голодранец!
Некоторым обитателям фермы достаточно было только намекнуть на то, что им нужна финансовая помощь, и Вирджил уже давал им деньги… ну то есть «одалживал». Семейные затруднения, плата за обучение, выплаты процентов и по закладной, штрафы, удержания… Он не успевал удивляться, как быстро расходятся отцовские денежки; так в детстве его удивляли песочные часы, в которых медленно, тонкой струйкой неудержимо просачивался песочек.
– Разница между песочными часами и часом времени заключается в том, – говорил Уайти, – что песочные можно перевернуть и начать сначала. А пробежавший
