108 ударов колокола - Кэйко Ёсимура
– Хорошо, что ее комната была на первом этаже, – рассмеялся Судзуки.
Сохара слушал, слегка одурманенный ароматами чая, соломы и детских воспоминаний, и, стоя на коленях, протирал татами влажной тряпкой. Зеленый чай придавал соломе блеск и уничтожал микробы. Он трудился до восхода солнца. В полдесятого, закончив работу, Сохара незаметно приклеил к стене невидимый пластырь. В этот миг ему показалось, будто тень дочери, а не кошки, промелькнула среди зимних цветов. Он представил себе Току, гордо указывающую на пол и произносящую звонким торжественным голосом: «Мы вылечили домик!»
Супруги Судзуки проводили его в прихожую:
– Ты так помог нам, Сохара!
– Увидимся на церемонии в храме Азусавакэ-но-микото?
– Разумеется. Хасегава сказала, что зал с барабанами уже готов. В этом году мы собираемся участвовать в обходе горы, если ноги не подведут.
– Не перестарайтесь! В любом случае, праздник будет замечательным. Лучше поберегите силы для костра дзикува, песнопений и молитв. Новогодняя ночь обещает быть длинной!
Он попрощался, помахав рукой, и поехал дальше на своем грузовичке.
За рулем Сохара всегда вспоминал список предстоящих дел. Прежде всего надо починить окно госпожи Кодамы, страдающей от сквозняков. Затем он отправится к Кавабате и поможет с чисткой татами. Кавабате, хотя еще и не пожилой, приходилось самой справляться со всеми домашними делами, поскольку ее мужа направили работать на материк. Потом Сохара поедет к госпоже Канде, хозяйке единственного мини-маркета на острове, чтобы заменить листы бумаги васи на дверях сёдзи. Так, а что дальше? Ах, да. Надо подрезать сосну госпожи Нагахары. В прошлом году ее муж пытался сделать это сам, но упал с лестницы, а потом долго лежал с распухшей ногой, пока его не перевезли в больницу на соседнем острове. Наконец, вечером не забыть заехать на почту и забрать письмо у госпожи Маэды.
Загорелся красный свет, и Сохара остановился перед безлюдным пешеходным переходом. На острове светофоры были не нужны. Их установили ради детей, но не для того, чтобы уберечь от опасностей дорожного движения, а для того, чтобы дети понимали значение зеленого и красного цвета. Когда они поедут в город продолжать обучение в старших классах, то вновь столкнутся с этими загадочными устройствами, управляющими автомобильным движением. Сохара помнил, как строго его заставляли подчиняться красному свету и без видимых причин дожидаться зеленого. Тогда он решил, что определенным цветам наверняка присуще какое-то волшебство, магическая сила, проявляющаяся в чередовании красного, желтого и зеленого. Даже спустя много лет, когда он наконец понял, для чего все это было нужно, красный свет продолжал олицетворять ожидание, зеленый – облегчение, а желтый – нечто среднее.
Раздался короткий гудок, и Сохара поднял голову: соседи возвращались с рыбалки. Отец Оно сидел за рулем открытого грузовичка, а сын примостился в кузове, придерживая голубое ведро, в котором трепыхались задыхающиеся рыбы и моллюски. Сохара ответил на приветствие и одновременно заметил, что на светофоре перегорело как минимум пять зеленых лампочек. Сделав запись в разделе блокнота, посвященном техобслуживанию острова, он двинулся дальше.
Успеет ли Тока к Новому году? Дочери искренне хочется домой или поездка ей в тягость? Может быть, она возвращается только ради меня и мамы? Или все же скучает по острову?
Сохара вспомнил о сыне четы Судзуки и обо всех детях острова, чье возвращение из года в год, из лета в лето, с нетерпением ожидали родители. Интересно, когда настанет их черед и приезды Токи превратятся в чудесные, радостные сюрпризы? «Соганай-на, – печально подумал Сохара. – Такова жизнь».
Выйдя из машины, он услышал музыку, сливающуюся с голосом зимнего ветра: госпожа Кодама вдохновенно играла на фортепьяно. Она делала это каждое утро на протяжении семидесяти лет, и звуки музыки разлетались по улицам, словно сахарная пудра. Особенно это ощущалось летом, когда окна были распахнуты настежь и ноты проникали в дома вместе с благоуханием цикламенов и лилий, чьи бутоны были самыми большими в мире. Тогда жители острова начинали беззаботно напевать слова старинных песенок или просто вторить голосу фортепьяно.
Госпожа Кодама всю жизнь проработала на фабрике камелиевого масла. Каждый день, с понедельника по пятницу, она собирала заказы для отправки на материк. Сотни тысяч коробок были собраны, обернуты в пластиковую пленку и надежно скреплены скотчем. Дом, где родилась Кодама, стоял на краю деревни. Его первым видел каждый, кто прибывал на остров. Семьдесят семь лет прожила она в этом доме. Отсюда начиналась деревня и, словно дерево, тянущееся к небу, росла и поднималась вверх по склону горы.
Госпожа Кодама предавалась игре с настойчивой радостью. Она играла в тот день, когда прогнала мужа из дома, в день смерти матери и в день, когда после долгих и мучительных родов на свет появилась ее дочь. В звуковом хаосе затерялось бесчисленное множество фальшивых нот, и причиной тому было не отсутствие таланта у исполнительницы, а расстроенный инструмент. Каждый день он рисовал в воздухе новую партитуру, которая менялась сообразно переменам в мыслях и пальцах пианистки. Струны фортепьяно Кодамы искажали знакомые мелодии, превращая их в эксцентричную музыку. Жители острова воспринимали это явление так же естественно, как детские голоса по окончании учебного дня или пронзительный стрекот цикад.
– Слышишь? – говорили они.
– Кодама, – звучало в ответ.
– Интересно, что она играет?
– Что бы ни играла, все у нее звучит по-другому.
Сохара, как известно, мог починить любой предмет, но фортепьяно Кодамы трогать не стал. С годами он понял, что чинить надо не все, что ломается, и не всякая починка приносит радость. Порой новая привычка успешно заменяет старую – замок, который стал открываться определенным образом, или засорившаяся душевая лейка, которая выпускает слабую, но приятную струйку воды. В таких случаях ремонт был не просто нежелателен, он мог оказаться губительным. Сохара понимал: что ни делается в мире, все к лучшему. Даже когда нам так не кажется.
Так было и с расстроенным фортепьяно Кодамы, к звукам которого все давно привыкли. В приглушенном звучании инструмента отражалась невыразимая нежность и хрупкость острова. Ее мелодии рассказывали о кораблях, которые не могли пристать к берегу зимой, об опухшей ноге господина Нагахары, о потертых татами Судзуки, об их сыне, не вернувшемся домой на Новый год, о разбитом чайнике учителя Каваками.
Сохара долго стоял неподвижно у дома Кодамы. Он смотрел на
