Пирамида предков - Ильза Тильш
После того как мы с Бернхардом сгрузили с ручной тележки мебель, подаренную службой социальной помощи «SOS»: оба шкафа, четыре стула, овальный стол на резной ножке и письменный стол — и постарались равномерно распределить их по нашей квартире, мы отправились с тележкой за раздвижной кроватью.
Родители подарили нам вышитую льняную скатерть и те самые вышитые салфетки в дополнение к ней, из которых каждая была такой величины, что могла служить скатертью для стола поменьше, как раз для такого, какой мы чуть позже и купили.
Вышитая скатерть и эти салфетки — единственное белье в нашем доме, о котором с уверенностью можно сказать, что оно действительно из льна.)
Глава 3
Уже почти сто двадцать лет исполнилось той вырезанной в форме овала, сильно пожелтевшей фотографии, с которой на меня печально взирает красильщик Йозеф, седьмое дитя Иоганна Венцеля Второго. Узкоплечий, в модном шейном платке, с бакенбардами и оттопыренными ушами. Перед ним боязливо сгрудилась в кучку семья. На Йозефе бархатная жилетка с набивным узором, окантованная шелком. Цепочка от часов, хорошо заметная, золотым полукругом блестит на худой груди. У него поразительно длинные руки, одна беспомощно свисает вдоль тела, другая отставлена, ладонь тяжело лежит на плече Анны, старшей дочери, которая, как-то странно сжавшись под тяжестью отцовской руки, стоит, наклонившись вперед. Слева от дочери, испуганно глядя в объектив, сидит мать, одетая в платье из тафты в сборочку, неловко положив грубые руки на колени, ее талия заметно стянута непривычным для нее корсажем; справа, позади матери, младшая дочь Цецилия, в платье из ткани в цветочек (наверное, голубой), круглолицая, с бархаткой на шее. На переднем плане, тесно прижавшись к матери, стоят два мальчика, восьмилетний Иоганн и пятилетний Адальберт, оба круглолицые, и каждый держит в руке большую круглую шляпу с загнутыми полями. Все четверо унаследовали от отца оттопыренные уши.
На заднем плане виден мраморный камин, на каминной полке живописно расположились фарфоровые статуэтки, стена позади камина украшена лепниной, что по тем временам было признаком благосостояния, справа тяжелыми складками свисает портьера.
Камин, лепные украшения, фарфор и портьера — все это искусно нарисовано на картоне.
Йозеф, крестьянский сын из богемских лесов, из затерявшейся в лесах деревушки, завел собственное красильное дело, выбился в люди, стал уважаемым человеком.
Я представляю себе этого Йозефа, маленького тощего мальчугана с оттопыренными ушами и печальным взглядом, вижу, как Иоганн Венцель везет его в Шильдберг учиться ремеслу.
Дома ему приходилось с малых лет много работать вместе со всеми — в те времена рассчитывали на детей как на рабочую силу, крестьянские дети с ранних лет трудились на льняном поле, на сенокосе, на сборе урожая картофеля или пшеницы, дети ткачей вырезали из бузины шпульки для пряжи и делали еще многое другое. Но и подмастерьям приходилось несладко. Маленького Йозефа, как большинство его сверстников, хотевших изучить ремесло, гоняли в хвост и в гриву, и был он худым как щепка подростком, которого без зазрения совести посылали то туда, то сюда, заставляли делать самую черную работу. Это был жалкий, вечно голодный мальчик. Жена хозяина заставляла его драить полы, подметать дорожки, присматривать за детьми, мыть кастрюли и сковородки, начищать их до блеска, носить тяжести. Ему приходилось выскабливать деревянные чаны, которые использовались в красильне, таскать тяжелые рулоны холстины и готовые полотна. С трудом удерживая равновесие на высоких стремянках, развешивать готовый материал на перекладинах, а потом снимать его. Он полностью был во власти своего хозяина, его жены и всех домочадцев.
Десятью годами позже в «Моравской ремесленной газете», в статье, посвященной проблемам обучения ремеслу, мы находим фразу: воспитание подмастерьев находится целиком и полностью в руках хозяина. Тот факт, что это воспитание включало в себя тычки, пинки и затрещины, если не от хозяина и его жены, то от старших подмастерьев, сомнению не подлежит. Ученик был самым младшим, он занимал самую низкую ступень иерархической лестницы в доме хозяина, а кроме того, в этих ужасных условиях ему нужно было совершить чудо — фактически полностью овладеть ремеслом хозяина и доказать свою пригодность, работая подмастерьем.
Йозеф выдержал это тяжелое время, он познал все тонкости красильного дела и отправился странствовать, находил работу то здесь, то там, у разных мастеров и, приглядываясь к их работе, узнавал ту или иную тайну приготовления красящей смеси, совершенствуя свое искусство, и наконец ему удалось сделать нечто достойное мастера — возможно, это было полотно с особенно сложным узором. Он стал искать местечко, в котором еще никогда не было красильной мастерской. Описание его скитаний хранилось до конца Второй мировой у его внука, а в первые послевоенные дни потерялось вместе с другими документами, письмами и бумагами.
Деревню, в которой осел Йозеф, я не могу найти даже в Немецко-чехословацком указателе населенных пунктов (около 2 500 населенных пунктов с прежними немецкими и нынешними чехословацкими наименованиями, принятыми на железных дорогах и в почтовых ведомствах, издано в Вене в 1946 г.).
Отец, внук Йозефа, правнук Иоганна Венцеля Второго, говорит, что деревня располагалась примерно в 20 км южнее деревни Мэриш-Шенберг, которая сейчас называется Шумперк. К северу от местечка находится Леше, к востоку — Янославице, к югу — Лукавец, к западу — Унтерхайнцендорф. Таким образом, расположение деревни Шмоле мы установили точно.
Мой отец, сын Адальберта, внук Йозефа, правнук Иоганна Венцеля Второго, дал мне тридцать фотографий той деревни, где Йозеф занимался своим красильным ремеслом. Он знал деревню, в которой родился его дед, проходя по деревенской улице, слышал стук ткацких станков в домах.
Расскажи мне, пожалуйста, что ты еще помнишь, прошу я, и он берет карандаш и лист бумаги и рисует полукруглую дугу от левого края листа к правому.
Вот так течет Марх, говорит он, здесь, вверху, находится Хоэнштадт, внизу — Лукавец, или Лукавице, здесь протекает Зазава, из Зазавы вытекает Мюльграбен, Мюльграбен описывает дугу и около Лукавца впадает в Марх. Вот это мельница, говорит сын Адальберта, рисует прямоугольник и рядом
