Сергей Юрьенен - Дочь генерального секретаря
- Алена, - сказал он. - А давай поженимся?
В конце прошлого года, отправив свою любовь в провинцию, Александр вернулся в общежи-тие и среди прочего попробовал воскреснуть посредством спорта. В новогоднюю ночь, обежав по периметру весь университет, он обмяк на поручнях в лифте, куда успела ввалиться целая толпа ночных конькобежцев.
К нему придавило девушку. Спортивные брюки в обтяжку были гладкие, как атлас. Высокая и статная, к груди она прижимала при этом пару хорошо отточенных коньков. Отдавая себе отчет в том, что она способна размозжить ему череп, Александр высвободил руку и огладил атласный зад. Никакой реакции. Отморозила, что ли? Но на табло вспыхнул очередной этаж, и зад вдруг повернулся, предоставляя его ладони возможность соскользнуть в промежность. Это было столь неожиданно, что он отдернул руку. От этажа к этажу лифт пустел, но вместо того, чтобы сделать шаг вперед, конькобежица все так же лежала на Александре. К 16-му они остались вдвоем. Толкнувшись, она выпрямилась. Он вышел следом. Не оглядываясь, но, конечно, слыша его шаги за спиной, она стащила вязаную шапочку, тряхнула русой головой. Жила она не здесь, а на 15-м, где, как на нечетном, лифт не останавливался. Он свернул за ней во тьму лестницы, скользя ладонью по перилам, спустился двумя маршами (вступив при этом в пьяную блевотину) и в коридоре увидел, что она входит в блок.
Дверь она не закрыла. Он прошел мимо этой щели, вернулся. Стекла комнаты справа светились. Он нажал ручку левой, темной. Она стояла, скрестив голые ноги и оттягивая книзу свитер.
- Как тебя зовут?
Она закрыла ему рот ладонью, которую он укусил.
Это было поперек дивана. Поверх низкой деревянной спинки был никелированный поручень, за него она держалась. Зад у нее был холодный. Потом свитер стал липнуть к коже.
Она обернулась, когда он кончил на пол.
- Зачем?
Имени конькобежица не сказала. Но через пару дней он узнал - при обстоятельствах, типичных для здания на Ленинских горах.
Опять же ночью он вышел из кабины и натолкнулся на Иванова. Итальянцы строили автогигант на Волге. Иванов год провел там переводчиком. Имея за ухом лакированный мундштук, он сидел возле урны и собирал на лист бумаги курительные бычки.
Александр вынул пачку.
- Друг! - вскричал Иванов. - Еще не выгнали?
- Держусь.
- А где прописан?
- В башне.
- Там же сейчас, как в холодильнике?
- Не говори.
- Давай ко мне! Наветренная сторона. Давай, поехал.
Вместе с постелью Александр прихватил из башни найденную во время ночных блужданий картонку с американскими журналами.
- "Плейбоя", к сожалению, нет.
- А зачем? Омниа меа мекум порто. - Иванов вытащил чемодан, из чемодана пакет, а из пакета пачку снимков. - Только между нами?
Вьюга билась в окно. Странно было под этот жестокий вой увидеть их наготу. Александр прилагал усилия, чтобы не дрожали руки.
- Чем ты их?
- "Любителем".
Профессионалом он и не был - черно-белые снимки выглядели серыми. Но были вполне разборчивы. Александр сдерживался, чтоб не присвистнуть. Иванов всегда казался ему тихим, но еще до Тольятти - всего за три курса - он умудрился перещелкать пол-общежития. Одетая была только одна - в купальный халат. Задрав ногу на стол, она лакировала ноготки - и в этой позе он ее снял. Брови подняты над сползшими очками.
- Джиана.
Александр оторвался.
- У тебя была иностранка?
- Друг... - Иванов вынул из-под усов мундштук и отвернулся, чтобы скрыть блеснувшую слезу. - То была любовь. Единственная в жизни.
- А что с ней стало?
- Разрубили по-живому. Еще расскажу, смотри...
Вот тут он и увидел конькобежицу. Единственная в пачке она согласилась раздвинуть ноги. Она позировала против солнца, но Александр узнал эту отрешенность - наклон головы, взгляд искоса.
- Знаешь ее?
Он мотнул головой.
- Зовут Алена. Заочница с журфака. Всегда согласна, только попроси.
Закрыв на ключ одну из комнат зоны "В", где ее прописали на время летней сессии, Алена поставила банку лечо на стол.
- Не бери меня ты замуж, я тебе и так уж дам уж.
- Кроме шуток, - сказал он, глядя, как она снимает юбку, оставаясь в белых трусах.
- Тогда открой мне банку.
Она сняла свою полосатую рубашку с короткими рукавами. Все это она повесила в пустой шкаф. Взяла алюминиевую вилку, села с ногами на стул и раскрыла в ожидании американскую книжку On Investigative Journalist*.
* "О журналистике дознания" (англ.)
- Черт!
Отбросив нож, он вынес руку под холодную воду. Прислонившись к косяку, Алена скрестила свои ноги.
- Банку без крови открыть не может. Тоже мне муж.
- Я серьезно.
- Не смеши меня. Советский брак? Для этого я слишком люблю свободу.
Белый "мерседес" у подъезда был окружен зеваками, которые пугливо обернулись на Александра. Он взлетел. В прихожей пара чемоданов.
- Инеc?
Молчание. Он взял топорик и открыл дверь в гостиную. Инеc сидела за столом с его пишущей машинкой.
- Я не одна...
Высокий мулат поднимался навстречу с протянутой рукой.
- Анхель.
Александр положил топорик на журнальный столик и ответил на рукопожатие. Глаза Анхеля прожгли его насквозь. Они сели друг напротив друга. Анхель протянул руку к топорику:
- Можно? - Попробовал лезвие. - Китайский?
- Советский.
Инеc поднялась.
- Кофе?
Не оборачиваясь, он кивнул. Мулат добавил, чтоб покрепче, и отложил топорик. Глядя, как Александр вынимает пачку "Явы", он расстегнул льняной пиджак и вынул пару серебристых баллончиков.
- Гавана. Бери-бери.
Александр отвинтил, в ладонь выпала черная сигара.
- Дай я тебе...
Гильотинкой на цепочке мулат обрезал ему кончик, потом себе. Прибор он заложил в прорезь у пояса.
Спички у Александра были свои.
- Кастро и Сартр! - Инеc расхохоталась. - С такими же сигарами на фотографии...
Они молчали.
Она перестала смеяться.
- Кофе кончился. Я спущусь?
Хлопнула дверь.
Они пускали друг на друга дым.
- Тянется хорошо?
- Нормально, - ответил Александр, чувствуя, что легкие спекаются, как кокс.
Мулат перешел к делу:
- Как говорят ее французы, сэ ля ви. Извини, что я пришел. Наверное, не надо было.
- Ничего.
- Я к ней серьезно относился. Че? Я готов был даже жить с ней в мелкобуржуазной Франции. Жениться собирался... Скажи мне, ты серьезно к ней относишься? Потому что она к тебе серьезно.
- Откуда ты знаешь?
- Че, она мне сама сказала. Какие у тебя планы?
- Планы... - Александр откашлялся. - Через два месяца у нее виза кончается.
- А у тебя когда? Он фыркнул.
- У меня бессрочная.
В глазах мулата возник интерес.
- Чем это ты заслужил? Какой имеешь паспорт?
- Советский.
Толстые губы приоткрылись. Он отогнал дым.
- Разве ты не скандинав?
- Она не сказала?
- Ничего она мне не сказала...
- Русский я.
- Советский паспорт?
- А какой же.
- Тогда не понимаю... Че? Ничего не понимаю! У меня, например, шведский. - Прикусив сигару белыми зубами, он вынул, пролистал страницы, заштампованные визами. - Видишь, написано? Открыт весь мир. Три-четыре страны меня не очень любят, но в Европе мы с ней могли бы жить в любой. Ты можешь дать женщине страну по выбору?
Александр молчал.
- Потому что здесь она не сможет. Нет, че... Твоя квартира?
- Снимаю.
- Но сам москвич? Прописка постоянная?
- На срок учебы.
- Аллеc клар. - Под тяжестью сигары пепельница упала на бок. - Через два месяца я уезжаю в Германию. До этого она знает, где меня найти. Скажи ей, когда будет уходить, что Анхель ждет. Потому что она уйдет. Ты это понимаешь?
Он кивнул.
- Ты тут, Алехандро, не при чем. Просто страна такая у тебя. Я вот из Латинской Америки. Там у нас жизнь. Ты понимаешь? Даже при кровавых хунтах. Здесь все правильно, все хорошо. Социализм. Но жизни нет. Ты понимаешь?
Оса возникла в проеме окна. Подержалась и отлетела.
- Че, как мужчина с мужчиной? Рублей девать мне некуда...
- Нет.
Мулат подержал руку в пиджаке и вынул.
- Смотри. Ее надо кормить.
- Как-нибудь.
- Тогда держись. Салют.
- Салют...
Выходя, мулат пригнулся.
Александр выбросил окурки и, взявшись за раму, смотрел вниз.
- Дым, будто здесь стрелялись...
- Где ты была?
- Поднялась выше этажом.
- Зачем?
- На всякий случай. Никто никого не убил?
Ее бывший вышел на солнце - весь в белом. Аборигены расступились, и "мерседес" сверкнул на повороте.
- Я так и думала. Цивилизованные люди.
- Смотря кто...
И Александр сунул голову под кран.
Она открыла чемоданы и взялась за ручку шкафа.
- Можно?
- Скелетов вроде не держу.
Внутри было пусто. Если не считать нейлоновой комбинации, которая задержалась на полгода.
- А это?
Кружева были заношены и местами оборваны. Предыдущая любовь купила ее на толкучке в Литве.
- Утехи фетишиста.
- Я выброшу?
- Выброси.
