Сочувствую, что вы так чувствуете - Ребекка Уэйт
Поэтому про мальчика на самокате Элис узнает, лишь когда тот в нее врезается, так что она летит вперед. Глядя на стремительно приближающийся асфальт, она слышит крик Лавинии. Элис выставляет перед собой руку, но не успевает опереться и неуклюже валится, придавив запястье и ударившись головой о тротуар.
Элис не знает об этом, но реагирует Лавиния тотчас же.
– Смотри куда едешь! – рявкает она на мальчишку, а сама склоняется над потерявшей сознание Элис. На голове у Элис алеет рана, из которой струится кровь.
Вокруг собираются зеваки. Лавиния вызывает «скорую помощь». Мальчик и мать, наконец его догнавшая, незаметно скрываются.
В машине «скорой помощи» Элис приходит в себя и сперва не понимает, где она. Вначале она предполагает, что ее похитили, но потом видит рядом Лавинию. Значит, либо Лавинию тоже похитили, либо они оказались здесь по своей воле. К тому же Элис почему-то не считает, что Лавиния так легко позволит себя похитить (в отличие от самой Элис, типичной жертвы похищения).
– С вами все хорошо, – говорит врач, – просто вы упали.
«Упала?» – думает Элис. Ей что, девяносто лет? Ничего из случившегося она не помнит, и врачи явно считают это плохим признаком. В приемном покое ей промывают рану – как выясняется, неглубокую, просто, как объясняет врач, при травме головы часто бывает сильное кровотечение – и накладывают шов в три стежка. Распухшее запястье болит, но, судя по рентгену, у Элис не перелом, а растяжение, и помогут тут разве что покой и холодные компрессы. На ночь ее переводят в палату под наблюдение – на тот случай, если вдруг у нее серьезное сотрясение мозга.
В палате кратковременного пребывания двенадцать коек, большинство уже занято. Медсестра укладывает Элис на свободную и помогает принять полусидячее положение. Странно, когда с тобой обращаются как с инвалидом, а ты при этом здоров, если не считать легкого головокружения, головной боли и пульсирующей боли в запястье. Элис чувствует себя самозванкой.
– У вас, наверное, планы на сегодняшний вечер были, а теперь все насмарку? – сочувственно спрашивает Элис медсестра, одна молодая женщина – другую. На миг Элис представляет, как приятно было бы ответить: да, собирались с друзьями в паб. Она воображает себя той, у кого и правда имеются планы на субботний вечер.
– Нет, – признается она, – скорее, нет. Так что ничего интересного я не пропущу.
Элис думала дочитать книгу и, возможно, пораньше лечь спать.
Когда медсестра уходит, Элис окидывает взглядом палату. На полу унылый линолеум, какой бывает разве что в больницах, – зеленый и отсвечивающий, как озерная вода. Возле ее кровати маленький столик и синий пластмассовый стул, а сбоку у кровати есть выдвижной поднос. Занавески вокруг некоторых других коек задернуты, но остальных пациентов Элис видит. У одного из них рука в гипсе, у другого рана на голове, у третьего явные ушибы на лице. Кто-то спит или просто дремлет, остальные смотрят в телефоны. Элис ловит на себе взгляды одного-двух пациентов и ободряюще улыбается, но ответных улыбок не встречает. Ей даже с собратьями по несчастью не под силу подружиться.
Когда Элис накладывали швы, брезгливая Лавиния поспешно ретировалась, но сейчас появляется на пороге палаты.
– Ты исчезла, и я до смерти перепугалась, – говорит она, – уже хотела в морге поискать, но медсестра меня сюда привела.
Лавиния произносит это со своей обычной серьезностью, поэтому Элис не понимает, шутит она или нет. Лавиния усаживается на стул возле кровати.
– Привезти тебе что-нибудь из дома? Думаю, за час успею.
Соображает Элис туго и почему-то думает, что Лавиния говорит о доме в Уимблдоне, где Элис выросла. Она отчетливо представляет себе его. А потом вспоминает, что не живет там уже восемнадцать лет и что ее дом – это одна комната в квартире в Клэпэме.
– Нет, спасибо, – благодарит она, – обойдусь. Меня все равно завтра выпишут.
– Ладно.
Элис снова думает об уимблдонском доме, и настроение у нее портится. Впрочем, скорее всего, она просто устала от бурных событий этого дня. Она снова оглядывает палату. На койке в дальнем углу Элис замечает девушку лет восемнадцати. Руки у нее забинтованы до локтей, а рядом никого из близких. Элис боится, что того и гляди расплачется от жалости, – довольно нелепая реакция на незнакомого человека. Но затем она, конечно, понимает, что думает о Ханне. Как же часто, когда мысли ее заняты чем-то другим, она на самом деле думает о Ханне. Во время самой тяжелой депрессии Ханна однажды сказала: «Мне умереть хочется». А если ты хоть раз испугался за чью-то жизнь, то от страха уже не избавишься.
– Ты о чем-то грустном думаешь, – догадывается Лавиния.
– Ничего страшного, – говорит Элис. Ее и правда занесло в каком-то мрачном направлении. Может, это следствие травмы? Стараясь взять себя в руки, она произносит: – Прости, что я тебе субботу испортила. Ты иди, не сиди со мной.
– Но мне хочется, – говорит Лавиния, и Элис становится легче. – Мне вообще всегда больницы нравились, – признается Лавиния, – тут настоящий триумф цивилизации.
Элис смеется, хоть и сомневается, к месту ли, – вдруг Лавиния говорит всерьез?
А потом в палату входит Ханна, и Элис замирает. На какой-то безумный миг Элис кажется, что она телепатически вызвала сюда сестру. Потому что как иначе Ханна тут очутилась?
– Это я ей позвонила, – объясняет Лавиния, проследив за взглядом Элис, – но тебе не сказала, потому что не знала, придет она или нет.
– Ясное дело, я пришла, – говорит Ханна.
– Но я отлично себя чувствую, – радость Элис от встречи с Ханной омрачает смущение из-за суматохи, которая поднялась вокруг нее, – правда. Меня тут оставили, только «чтобы перестраховаться», так доктор сказал.
– Элис, ну серьезно? – Ханна нависает над сестрой. – Самокат? Когда Лавиния мне рассказала, я подумала, что это был хотя бы электросамокат. А это детский самокат. Господи, в нашей семье даже несчастные случаи убогие какие-то!
– Пойду кофе нам всем принесу, – тактично говорит Лавиния.
Элис провожает ее взглядом. Кажется, будто Лавиния с ее плавными движениями и гибкой фигурой не идет, а утекает.
Ханна занимает стул, на котором только что сидела Лавиния. Ни одна из сестер не знает, что сказать. Ханна пришла в джинсах и хорошо знакомом Элис свободном джемпере. Ханна носит его уже много лет, и на манжетах появились дыры, в которые Ханна просовывает большие пальцы. Узнав свитер, Элис слегка успокаивается.
– Кстати, маме я уже позвонила, – нарушает молчание Ханна, – после того, как с Лавинией поговорила. Сказала, что с тобой все в порядке, но она все равно к тебе собирается. Ты же ее знаешь.
– Ты с ней говорила? – переспрашивает Элис.
