Сочувствую, что вы так чувствуете - Ребекка Уэйт
– Ты потом опять куда-нибудь за границу собираешься уехать? – спрашивает она Ханну.
Та задумывается.
– Вряд ли. Мне, конечно, понравилось – в тот момент мне как раз этого и надо было. Но это была не настоящая жизнь. В Куала-Лумпуре я дружила лишь с теми, кто в посольстве работал. По вечерам мы ходили по ресторанам, в свободное время путешествовали вместе по Азии. Мне правда нравилось. И ни у кого из нас, кроме работы, никаких обязанностей не было. Но малазийцев я почти не знала. Поэтому вроде как и в стране-то толком не жила. Мы словно какие-то ненастоящие были, и через несколько лет это стало напрягать. Я точно бегала от кого-то. Поэтому… – она пожимает плечами, – я и вернулась.
– Вот и хорошо.
Ханна улыбается – Элис кажется, что чуть печально:
– Знаю.
– И мама тоже рада, – добавляет Элис, – с виду не скажешь, конечно, но она по-настоящему скучала по тебе. Очень.
Ханна снова улыбается, и на этот раз в самом деле печально.
– Элис, прекращай за нее извиняться. Ты на это не подписывалась.
Искушать судьбу Элис не хочется, и она кивает.
– Жаль ее, – признается Ханна. – Она так и останется одна и вечно будет винить в этом других людей. По-моему, она какая-то ущербная. Но она не изменится. Я уже не надеюсь.
– Это верно, – соглашается Элис, – изменится она вряд ли.
– Ей же хуже, – говорит Ханна.
Вновь молчание.
– Так что, – неожиданно спрашивает Ханна, – думаешь, мы уже взрослые?
– Взрослые? – теряется Элис. – Даже не знаю. Нам за тридцать, поэтому, наверное, да.
– Мне всегда казалось, что я это почувствую, – задумчиво произносит Ханна, – что вот я взрослая. Но по ощущениям все так же, как и прежде.
– И у меня тоже.
– Может, оно просто… ну, появляется постепенно, – предполагает Ханна. Она откидывается на спинку стула и скрещивает ноги. – Ладно, Элис. Хорошо, что ты не умерла. Мне бы жаль было.
– Спасибо. – Элис растрогана.
Возвращается Лавиния. Она приносит три картонных стаканчика кофе.
– Неплохо смотритесь, – говорит она.
– Это мы жалостную сцену у смертного одра репетируем, – сообщает ей Ханна, – для очистки совести.
Она предлагает Лавинии сесть, но та отказывается:
– Я лучше постою. Я же дылда – привыкла, что все вокруг ниже. Элис, как голова, болит?
– Да все в порядке, – отмахивается Элис, – и никакая ты не дылда. Мне нравится, что ты высокая. – Заметив, как Ханна переводит взгляд с нее на Лавинию, она смущается. Элис вообще сложно дается чужое внимание.
(Впрочем, спустя четыре года, когда закончится пандемия, Элис, одетая в простое голубое платье, будет стоять посреди ратуши в Хэкни, в окружении гостей, на своей собственной свадьбе. Как говорит Ханна, жизнь полна неожиданностей. Ханна тоже будет здесь, беременная на восьмом месяце, хотя всегда говорила, что детей не хочет. Да, она снова их всех удивит. Ханна – единственная подружка невесты, правда, цветы ей помогает разбрасывать трехлетняя девочка, дочка Майкла. Сам Майкл, лопаясь от гордости за дочку, произнесет речь, а их мать во время церемонии будет цепко держать на коленях младенца, сына Майкла. Оливия на свадьбу не придет – в последний момент сошлется на мигрень. Некоторые из родственников Лавинии приедут издалека, из Европы и Северной Америки, и подтвердят слухи о собственной оригинальности. Один из дядюшек Лавинии примется с жаром рассказывать парню Ханны, симпатичному и застенчивому, об османо-габсбургских войнах, изображая в лицах особенно важные сцены.)
– Прости, но тебе я без кофеина взяла. Я спросила у медсестры, и она посоветовала до завтра кофеина избегать. И еще я тебе «Марс» принесла и сэндвич – вдруг ты попозже проголодаешься. А, и бутылку воды. – Лавиния достает покупки из сумки и раскладывает их на подносе.
– Спасибо! – говорит Элис, взволнованная заботливостью Лавинии.
Ханна поднимает стаканчик:
– Ну, выпьем! У нас тут прямо вечеринка! Хорька ни у кого не найдется?
– Элис! – раздается от двери знакомый голос, и в палату влетает мать, бледная и встревоженная.
Локтем она прижимает к себе дамскую сумочку и большую матерчатую сумку, точно боится, что пациенты или медсестры ее ограбят. Седые волосы у нее слегка растрепаны. «А она постарела, – думает вдруг Элис, – и когда только успела?»
– Мама, все в порядке, – говорит она, пока мать еще не успела подойти, – честно, все хорошо.
– Автобуса не могла дождаться, такси хотела поймать, но не тут-то было, – говорит мать, и голос у нее дрожит, – все из-за этих приложений. Сейчас уже просто так такси не поймаешь, все через приложения! Я так за тебя испугалась.
– Да все со мной в порядке, – повторяет Элис, – они меня тут просто на всякий случай оставили.
– Я уже всяких ужасов навоображала! – восклицает мать и тут вдруг словно впервые замечает Ханну. – Ой, – говорит она, – Ханна.
– Привет, – здоровается Ханна.
Лавиния улыбается Селии:
– Рада снова увидеться. Я Лавиния. Мы познакомились на выпускном Ханны.
– Добрый день, – здоровается Селия несколько растерянно, но тут же оживляется: – Ну конечно, Лавиния! Я вас помню. Вы с Ханной были в университете соседками, верно?
– Верно. Она ужасная неряха была.
– Не сомневаюсь!
– Ничего подобного! – протестует Ханна.
– Мне, пожалуй, пора. – Лавиния виновато смотрит на Ханну и, переведя взгляд на Элис, добавляет: – Я тебе напишу попозже.
Элис награждает ее лучезарной улыбкой.
С уходом Лавинии воцаряется скованность – они втроем будто бы неожиданно оказались одни в палате. Элис совершенно иначе представляла себе воссоединение и примирение. Пока они болтали с Ханной и Лавинией, она почти забыла о том, где находится, но сейчас вдруг вспоминает о других пациентах, созерцающих встречу Ханны с матерью. Можно было бы задернуть занавеску у кровати, но Элис боится, что это лишь обострит интерес, и к тому же ближайшие соседи по палате все равно услышат каждое слово.
– Спасибо, что позвонила, – натянуто говорит мать Ханне.
– Ну а как иначе? – отвечает Ханна. Стул она уступила матери, а сама устроилась на краешке койки рядом с Элис.
Несмотря на смущение, Элис рада, что Ханна не ушла. Но и удивлена.
– Я в ужасе была, – говорит мать.
– Представляю, – сочувствует Элис.
– Майкл велел тебе привет передать.
– Спасибо, очень приятно.
– Я тебе тут кое-что принесла, – мать похлопывает по матерчатой сумке, – зубную щетку и пасту, пару пижам – это мои старые – и две книжки. Я совсем растерялась и не знала, что еще взять.
Она ставит сумку на прикроватный столик.
– Мама, чудесно, – отвечает Элис, – спасибо!
– Тут прохладно, – говорит мать, – ты не замерзнешь? Жаль, я свитер не захватила.
– Да все отлично! – Элис хочется, чтобы мать говорила потише, но в то же время она чувствует себя виноватой,
