Сочувствую, что вы так чувствуете - Ребекка Уэйт
– Они тебя завтра выпишут? – спрашивает мать.
– Мне так сказали, да.
– Как голова? Болит?
– Почти прошла.
– Ты правда хорошо себя чувствуешь?
– Да.
– И мысли не путаются? Кто сейчас премьер-министр? – наседает мать.
– Тони Блэр, – шутит Элис, – и жизнь того и гляди станет лучше.
Ханна смеется, а вот мать – нет.
– Какой сейчас год? – спрашивает она.
– Две тысячи восемнадцатый, – терпеливо отвечает Элис, – премьер-министр – Тереза Мэй.
Мать вздыхает и явно делает попытку успокоиться.
– Ладно, – говорит она, – я завтра тебя отсюда заберу и отвезу домой. Хочу убедиться, что все в порядке. Ты, главное, предупреди, когда тебя выпишут.
– Мама, не надо. Я отлично себя чувствую. На автобусе доеду.
– Одна? На автобусе? – ужасается мать. – С сотрясением мозга? Да ты так в Глазго уедешь!
Перехватив ошарашенный взгляд Ханны, Элис отворачивается, чтобы не расхохотаться.
– Терпеть не могу детей на самокатах, – говорит мать. – Отпускать детей носиться вот так, по тротуарам, – дикая безответственность, так недалеко и до несчастья. Надеюсь, они наконец сделают вывод, – мрачно довершает она, словно Элис пожертвовала собой ради безопасности других пешеходов. – Этот мальчишка хоть извинился?
– Не знаю, – отвечает Элис, – я же сознание потеряла.
– Слава богу, хоть жива осталась. – Мать держится, но явно готова расплакаться.
– Мама, я отлично себя чувствую. – Элис кажется, что она повторяет эти слова уже в тысячный раз.
– Тебя, интересно, ужином тут накормят? – Мать быстро смахивает слезу и озирается, точно ожидая, что рядом откуда ни возьмись вырастет официант.
– Лавиния мне сэндвич оставила, – успокаивает ее Элис.
– Это хорошо. А то больничная еда такая невкусная. Помню, когда я лежала с вами двумя в роддоме, то на еду смотрела с содроганием. Но врачи так настаивали, что деваться было некуда и я ела.
– Ну не знаю, – Ханна наконец вступает в беседу, – я больничную еду люблю.
Они молчат, вспоминая, как Ханна лежала в больнице, и Элис поспешно говорит:
– Но тебе и школьная еда нравилась.
Ханна пожимает плечами:
– Ну вот люблю я вату пожевать, что ж теперь? Мне так спокойней.
– Ты и маленькой любила еду пресную и тяжелую, – говорит мать. Звучит это как упрек, но Элис понимает, что мать лишь старается ухватиться за подвернувшуюся тему.
– По-моему, все дети такое любят, разве нет? – спрашивает Ханна. – Не припомню, чтобы Элис и Майкл прошутто с оливками обожали.
Элис пугается, что беседа зайдет не туда, ведь Ханна, хоть мать этого и не замечает, уже ощетинивается.
– Больше всего ты любила картофельное пюре (с возрастом голос матери становится все более резким и прерывистым), а ты, Элис, – макароны с сыром.
К чему мать все это говорит, Элис не понимает. Мать тем временем снова поворачивается к Ханне:
– Ты любила пюре с горошком. Горошек перемешивала с пюре и называла это картофельным тортом. А Элис жаловалась – ей не нравилось, что из-за горошка пюре у тебя зеленое.
– Меня от этого прямо тошнило, – признается Элис.
– Вы такими чудесными детьми были, – говорит мать, – совершенно очаровательными. Никогда этого не забуду.
Конечно, Элис это слышала и прежде – мать завела свою любимую песню. Она знает, что иногда матери хочется, чтобы они навсегда остались маленькими.
– Ну, жизнь тогда была проще, – лаконично говорит Ханна.
– Не уверена, – возражает Элис, чувствуя, что пора вмешаться, иначе беседа выльется в ссору. – По-моему, со временем мы просто забываем обо всех трудностях, которые нам приходилось терпеть в детстве. Помню, я, например, часто тревожилась, что дети счастливее взрослых, – это все ерунда. Даже если детство счастливое, – поспешно добавляет она.
– Ты вообще была мягкосердечным ребенком, – говорит мать, – все время волновалась за других. Даже маленькой девочкой ты была очень доброй.
– Это точно, – подтверждает Ханна, – этого не отнимешь.
– А ты, Ханна, – продолжает мать, и Ханна, удивленная, поднимает глаза, – ты всегда была такая бесстрашная. С самого детства. – Голос матери звучит чуть ли не сердито. – Мне всегда казалось, что живи ты в другую эпоху – и стала бы революционеркой.
Ханна некоторое время молчит. Затем, как будто решив поиронизировать, произносит:
– Непослушная. Я была непослушная – вот ты о чем.
– Да, – кивает мать, – так и есть.
Ханна едва заметно улыбается.
– Но бесстрашие – это всегда… – мать запинается и неловко договаривает, – не всегда плохо.
Ханна смотрит на нее с каким-то странным выражением – Элис различает и веселье, и растерянность, и еще что-то непонятное.
– Ну что ж, – немного погодя говорит Ханна, – спасибо.
Вечереет. Небо за окном палаты темнеет.
– Пожалуй, мне пора, – говорит мать. – Чувствуешь ты себя сносно, да и остальным мешать не хочется.
Слишком поздно, думает Элис. Соседи по палате уже и так знают про ее властную мать и слабость к макаронам с сыром.
– Элис, ты ведь правда нормально себя чувствуешь? – спрашивает мать.
– Прекрасно!
– Напишешь мне перед сном?
– Хорошо. Если не забуду.
– И утром, когда проснешься, скажи, во сколько тебя забрать, ладно?
– Да.
– И ночью тоже пиши, если вдруг не заснешь.
– Ну, – мнется Элис, – если вдруг не засну… (И думает: ни за что.)
Мать кивает, так и не успокоившись. Она подхватывает сумочку и вешает ее на локоть. Ханна тоже встает:
– И я пойду. Элис, напиши завтра и мне, только перед сном не надо, да и ночью не пиши. Нечего доставать меня всякими сообщениями.
Мать целует Элис, а Ханна похлопывает ее по плечу, словно Элис – престарелая родственница или больная собака. Элис провожает их взглядом. «Как чудесно, – думает она, – что Ханна с матерью уходят вместе». Впрочем, возможно, они лишь молча дойдут до выхода, а потом, оказавшись вдали от сплотительницы-Элис, тут же разбегутся и сделают вид, будто вообще незнакомы. Элис откидывается на подушку, решив, что нечего заранее переживать.
И все же, когда Ханна с матерью подходят к двери, Элис слышит, как мать с отрепетированной чопорностью произносит:
– Я еще не ужинала. Не хочешь перекусить где-нибудь вместе?
Ответа сестры толком не разобрать, однако Элис кажется, что Ханна говорит:
– Ну давай.
Благодарности
В первую очередь я благодарю Кэролайн Хардмэн, моего давнего агента, за ее проницательный ум, упорство и прямоту. Благодарю Джона Райли, Джасмин Палмер, Элизабет Мастерс, Ану Мак-Лофлин, Криса Кита-Райта и всю команду издательства «Риверран» за энтузиазм и блестящую работу. Публиковаться у вас – великое счастье. Спасибо (в очередной раз) Пенни Прайс за ее въедливое редактирование. Я благополучно повторила все мои ошибки и ляпы.
Спасибо всем моим университетским друзьям, с удовольствием обсуждавшим серьезные и несерьезные вопросы, что в 2021 году вылилось в Великий спор о наушниках. Спасибо Тоупс за то, что терпеливо отвечал на вопросы о закупках игрушек.
