Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев
Со вторым ударом из Котьки выпростался жалкий шипящий вопрос:
– Вы чего, мужики?
– Как чего? – доброжелательно проговорил парень с ножом. Впрочем, у него был не только похожий на шило нож, но и пистолет, и в машине лежал заслуженный, побывавший в чеченских боях автомат, в оружии он недостатка не имел. – Хохотнул коротко, без всякого, впрочем, интереса к жертве: ему выдали заказ, он его и выполнял, деньги отрабатывал. – Как чего? Залез в чужой огород, репу с огурцами помял и думаешь, что это так и пройдет? Не-ет, козел, не пройдет. Нет, и еще раз нет.
Парень говорил охотно, доброжелательно, совсем вроде бы не замечая, что Котька уже посинел, и дух из него, будто из проткнутого воздушного шарика, совсем вышел. Но Котька был еще живой. Да и не мог он сдохнуть от двух уколов узкого шилоподобного ножа.
Через несколько секунд длинное безжалостное лезвие в третий раз проткнуло Котьку Мальгина, он вцепился рукою в деревянный выступ, пытаясь удержаться на ногах, но сил уже не было. Котька почувствовал, что тело его, сделавшееся вялым, чужим, перестает слушаться, засипел, не видя ничего – ни света белого, ни гостей своих страшных, ни уютной дачной веранды, построенной по образу и подобию богатых дач, которых в поселке было уже немало, ни самого себя…
В это время его голову перехватила безжалостная жесткая рука, рванула за волосы, и Котька, не в силах вырваться, прогнулся всем телом. Обнажилась нежная, в голубых жилках, совсем еще мальчишеская шея, и парень тихо и ловко, – видать, освоил это мастерство до тонкостей – провел по ней финкой.
Лезвие у финки было таким, что можно было бриться, – Котька, еще живой, этой боли, последней в жизни, гибельной, не почувствовал, просто ему показалось, что дышать теперь он может не носом, а горлом. Вместе с кровью из перерезанной глотки выплеснулось содержимое стаканчика с заморским супом, и парень гадливо отступил от Котьки.
Вытер о Котькину рубаху финку, спросил спокойно:
– Ну что?
– Через пару минут будет готов.
– Добавлять не надо?
– Да ты что? Он уже отходит.
А Котька все продолжал держаться рукой за деревянный выступ, сипел мучительно, напрягая остатки сознания, соображал: что же такое с ним происходит?
Вообще-то, сказали бы ему, чтобы не трогал дачу такую-то, – он бы и не трогал. Котька Мальгин – свой человек в криминальном мире, он дисциплину знает. Интересно, чью же дачу он так неосторожно почистил? Может, Сергея Алексеевича? Котька захрипел, рука, которой он цеплялся за выступ, окончательно ослабла, он попробовал ногтями впиться в дерево, но не получилось, и Котька спиной полетел в пропасть.
Летел он недолго, со всего маху хлопнулся лопатками, хребтом, слабым своим затылком об пол, завозил подоскам руками, стараясь за что-нибудь зацепиться и перевернуться на живот…
– Все, отчаливаем! – сказал один из приехавших. – Готов!
Но Котька еще был жив, он плыл по страшному красному туману неведомо куда, ему было страшно, хотелось, чтобы туман скорее кончился, но туман все густел, густел, густел…
Четыре года после этого дачи в поселке никто не трогал, а вот в этом году пару дач все же обчистили.
Но, говорят, это сделали не местные, а гастролеры из Рязанской области – слишком уж неуверенно, вслепую действовали. Наверное, так оно и было – ограбления больше не повторялись.
Московская бесовщина
Подъезд, в котором жила Грамолина, был сырым, с наполовину выбитыми стеклами, в узких подслеповатых рамах не было и форточек; когда Наталья Юрьевна входила в подъезд, то обязательно оглядывалась по сторонам: а вдруг откуда-нибудь из-за облупленного мусорного шкафа вынырнет дядя с небритой физиономией и самодельной бейсбольной битой в руках?
Но район грамолинский был тихим, спокойным, бандиты, которые имелись в их городе, больше шуровали на оживленных трассах, на рынках, на железной дороге, в торговых и спортивных центрах, а в их районе появлялись редко. Хлопоты доставляли, как правило, свои – в основном соседи… Например, Боровиков с пятого этажа.
Плотный, с твердым брюшком, похожим на перезревший плод хлебного дерева, он каждый день утром и вечером выводил гулять свою собаку – дураковатого пса с бородатой мордой, толстыми мускулистыми ляжками, похожими на бабьи, и коротко обрубленным сучком хвоста.
Пса своего Боровиков громко звал Генералом.
Мозгов у Генерала не было совершенно, а то, что имелось, – несколько граммов, обладали способностью немедленно вспухать в черепушке, из ноздрей у пса начинал незамедлительно валить пар, борода покрывалась то ли инеем, то ли еще чем-то, глаза делались мутными, словно у пьяницы, и спущенный с поводка Генерал несся вниз по лестнице, как тяжелый железнодорожный вагон: с лаем, грохотом, визгом и брызгами слюны, которой он в избытке окроплял стены подъезда.
Однажды на повороте он чуть не сбил Грамолину, поднимавшуюся к себе на третий этаж. Лифта в подъезде не было, как, собственно, и во многих других хрущобах, поэтому подниматься и спускаться приходилось на своих двоих; огромный пес с рычанием вывалился из-за перил, рыкнул, дохнул сыто на испуганную женщину и отбросил ее к стене. От удара у Натальи Юрьевны едва ноги не отнялись. Из рук выпала сумка с продуктами, Генерал на мгновение скосил глаза, сумку засек, но останавливаться не стал – набор продуктов, находившихся в сумке, его не интересовал, у хозяина еды было больше, чем в этом бедном мешке, и вкуснее, и привычно покатился вниз. Следом за ним, важно неся живот, не здороваясь и не поворачивая головы, прошествовал Боровиков.
– Сударь, вы хотя бы придержали своего бегемота, – крикнула вслед Грамолина, закашлялась: ей показалось, что от собачьего удара у нее перестали действовать легкие, дыхание сдавило, перед глазами поплыли круги. – Она же запросто убить может.
Боровиков в ответ на слабый голос даже бровью не повел, не то чтобы повернуть голову, как шел с гордым видом и высоко задранной головой, будто бронетранспортер на параде, так и дошел до самого низа. Хлопнул дверью. А Наталья Юрьевна, отдышавшись, побрела к себе домой, на третий этаж.
Там без сил рухнула в кресло. Не замедлила подскочить Варечка, пятилетняя дочка, глазенки-пуговки встревоженные, влажные:
– Мам, что с тобой?
Слабо улыбнувшись –
