Сочувствую, что вы так чувствуете - Ребекка Уэйт
Элис вытирает рукавом мокрое от слез лицо.
– Нет, все в порядке (учитывая, что она плачет, получается нелепо), все хорошо. – И Элис сквозь слезы улыбается.
«Хорошо больше не будет», – думает она. Ханна ее ненавидит. Она допивает остатки теплого, выдохшегося сидра. В ушах звенит, будто после взрыва. Элис берет пальто и выходит из паба.
Глава 14
С годами Селия привыкает к недопониманию. Для нее оно превращается в жизненную закономерность. Но такого, как сейчас, с ней еще не бывало – во-первых, случай уж слишком вопиющий, а во-вторых, обвинителем выступает ее собственный ребенок.
– Даже не знаю, с чего начать, – выпаливает Ханна, едва Селия открывает дверь, – на этот раз ты себя превзошла.
– Может, для начала войдешь? – предлагает Селия, пытаясь оценить ситуацию. – Или прямо с порога распинать меня станешь?
Ханна молча проходит в дом. Селия следует за ней на кухню.
– Чаю выпьешь? – спрашивает она.
– Нет.
– Тогда давай к делу, – говорит Селия, – потому что я ухожу, у меня дела.
– Ты сроду никуда не ходишь.
Это обидная неправда, однако Селия предпочитает пропустить колкость мимо ушей.
– Почему бы тебе не присесть? – Несмотря на грубость Ханны, Селия ведет себя безукоризненно вежливо. Сознавать, что, в отличие от не контролирующей себя Ханны, она в совершенстве владеет собой, даже приятно. О чем пойдет речь, Селия догадывается – вероятнее всего, Элис проговорилась о Дэне. Селия твердо намерена сохранять хладнокровие и невозмутимость.
– Не хочу я никуда присаживаться, – начинает Ханна, – с какой стати ты распускаешь про меня небылицы?
Такого Селия не ожидает.
– Небылицы? В каком смысле?
Ее давние страхи возвращаются: вопреки всем их усилиям, в Ханне снова пробудилась болезнь, Ханна сделалась недоверчивой и мнительной.
– Отдышись, – советует Селия, – все в порядке.
– Ничего не в порядке! Ты почему всем плетешь, что я шизофреничка?
От неожиданности Селия едва не смеется.
– Я никому этого не говорила, – отвечает она.
– Говорила. Элис. Майклу. Папе. Бог весть кому еще.
– Я уже давно так не говорю. И не знаю, почему они так уцепились за эти слова.
– Наверное, потому что ты, раз соврав, собственное вранье так и не опровергла.
Ханна мерит шагами кухню, а Селия, стараясь подать ей пример благовоспитанности, садится за стол.
– Вероятно, много лет назад я говорила, что подобное возможно, – произносит она, – тогда я считала, что лучше быть готовым.
Худшие страхи Селии действительно не оправдались. Семейное проклятье поразило и Ханну, но не ударило, а лишь задело – выяснилось, что у нее не то же самое, что у тети Кэти, а лишь похожая по симптомам болезнь. Разумеется, Селия не считала, что ошиблась, даже сейчас не считает. Она просто не обо всем вовремя узнала.
– Неужели тебе так важно, как мы это называем?
– Как ни странно, да.
– Вначале никто из нас не знал, куда повернет твоя болезнь. И положение было очень серьезным. Нам пришлось смириться с правдой.
– Но это же никакая не правда! – восклицает Ханна. – Уж тебе-то это известно. Ведь ты вместе со мной по врачам ходила!
– Да что они понимают, эти доктора? – В голосе Селии звучат резкие нотки. – Думают, будто все знают, а на самом деле ничего не смыслят.
– Они видят сотни пациентов с психиатрическими заболеваниями. И тебе все равно кажется, будто ты лучше знаешь! Очень в твоем духе.
– Может, через них и проходит множество пациентов, – говорит Селия, – но никто из врачей со своими пациентами не живет. Больше меня про эту жуткую болезнь никто не знает. А я своими глазами видела, как она развивается. И она передается по наследству. Не забывай об этом. Я за тебя боялась. Всегда боялась за тебя, – слова точно разбегаются от ее попыток оправдать себя, – я всегда знала, что так случится.
– Погоди, – останавливает ее Ханна, – то есть с самого моего детства ты ждала, когда во мне проснется спящее безумие? Это многое объясняет.
Селия вовсе не это хотела сказать. Если бы она попыталась выразить ту же мысль заново, то сказала бы, что ждала неосознанно. И все же Селия всегда с тревогой наблюдала за Ханной, своим самым неуравновешенным и сложным ребенком. Порой она вспоминает, как Элис с Ханной играли в детстве в сортер. Если Элис подбирала нужные формочки терпеливо, то Ханна, когда ей не удавалось найти формочку, сердилась, плакала и била игрушку. Когда Селия видела это, у нее сердце разрывалось и она бросалась на помощь дочери.
Когда девочки подросли, Селия рассказала им об этом – ожидала, что они удивятся, узнав, как рано проявилась в них непохожесть. Но Элис в ответ ничего не сказала, а Ханна заявила: «Ну понятно, я даже ребенком была отвратительная». Селия имела в виду совсем другое, но Ханна не оставила себе права на сомнение. Ханна никогда не узнает, что каждое утро, даже сейчас, Селия открывает глаза и внутри у нее все обрывается от холодного ужаса при мысли о том, какая судьба ждет ее дочь.
– Я лишь хотела, – говорит она Ханне, – чтобы тебе жилось легко.
– Тогда зачем ты всеми силами усложняла мне жизнь?
Селия ошарашенно молчит, а затем, стараясь унять дрожь в голосе, произносит:
– Слушай, ты сейчас перевозбудилась. Успокоишься – и посмотришь на все это объективно. Ты из-за Дэна расстроилась, понимаю, и из-за этого тебе еще хуже.
Следует непродолжительное молчание.
– Откуда ты про Дэна знаешь? – спрашивает наконец Ханна.
Селия попалась. Она сразу же понимает, что про Дэна она сказала зря.
– Мне Элис сказала, – неохотно признается она.
Селия чувствует, что вряд ли заслужит таким образом снисходительность, и все же не удерживается и показывает Ханне, что у них в семье не каждый относится к матери с таким же пренебрежением.
– Когда? – спрашивает Ханна.
– Недавно, – уклончиво отвечает Селия.
– Ну разумеется, – кивает Ханна, – все встало на свои места. Элис видела, как Дэн с кем-то целуется, и вместо того, чтобы рассказать мне, естественно, бросилась прямиком к тебе.
– Ей нужно было с кем-то посоветоваться. И она правильно сделала.
– Конечно. Поэтому она мне и не рассказывала – это ты ей отсоветовала. И как я сразу-то не догадалась!
– Мы тебе добра желали. Это ради твоего же блага.
– Ты сроду, – взвивается Ханна, – сроду понятия не имела, что для меня хорошо, а что плохо.
– Еще как имела, – возражает Селия, – я же твоя мать.
– И что с того? Если ты мать, это еще ничего не значит.
Жестокость этих слов лишает Селию дара речи. Она напоминает себе, что Ханна очень переживает и, возможно, говорит первое, что в голову пришло. Подумав, Селия произносит:
– Мы
