Живая вода - Юлия Александровна Лавряшина
– Что ты хотел спросить?
– Я? А, ну да… А давай опять нарядимся! Ну как всегда… Я – Зайцем, а ты – Кенгуру.
На этот раз она даже не попыталась смягчить голос:
– Нет! Зачем я вообще согласилась на это издевательство! – Катя и не заметила, что пошла быстрее. – У нас не было детей, а я изображала Кенгуру с раздутой сумкой.
– Никто над тобой не издевался! Ты вспомни, сколько лет этим костюмам! Мы тогда и думать не хотели ни о каких детях. А потом у нас все денег не хватало на новые… – Он внезапно переменил тему: – Кать, тебе хватает на жизнь?
Ей сразу стало смешно:
– Ты никак собрался выплачивать мне алименты? Нет уж, Арни. Денег я от тебя не взяла бы, даже если б мне действительно не хватало. Но ты не беспокойся. Я вполне достаточно получаю. – И, вспомнив про своего директора, двусмысленно добавила: – Мне повезло с работой…
– Ты уже в состоянии вот так спокойненько обсуждать со мной работу и зарплату? – с горечью спросил он.
– А что прикажешь обсуждать? Как в семье бывшего американского президента? Пятна спермы у нее на платье?
Защищаясь маленьким кактусом, он все больше сутулился.
– Я был плохим мужем?
– Самым лучшим! Ты никогда не ленился творить маленькие чудеса. Многим кажется, что это необязательно.
– Я и сейчас не прочь что-нибудь сотворить!
– Но я никогда этого не захочу.
– Никогда?
Арсений произнес это так растерянно, будто услышал впервые.
– Значит…
Не договорив, он быстро пошел прочь, выскакивая из темноты под фиолетовыми фонарями и снова исчезая.
«А фотографии?» – спохватилась Катя и крикнула:
– Арни, подожди! Не так быстро… Ты же разобьешь кактус.
Глава 3
Обернувшись на крыльце кафе, точно выложенном из чуть растопленных кусочков рафинада, он протянул руку, и его ладонь показалась Кате обжигающей.
– Ого! Да ты вся трясешься. Слушай, тебе нечего бояться!
– Я буду выглядеть идиоткой… Они ведь подумают, что я…
– Да нет, – он посмотрел мимо нее, – если они обрадуются тебе, то вовсе не потому, будто что-то такое решат.
– Арни, не подходи так близко!
– Не могу! Котька, это же для меня мука мученическая…
– Ты что, издеваешься надо мной? – Она задыхалась от гнева, который сгущался от темноты вестибюля. – Стоит тебе только заговорить об этом… И я сразу вижу ее! Эти ее ноги… Тебя с ней. Как этого можно не понимать?!
– Но Катя! – Он чуть не схватил ее за плечи, но удержался, чтоб она не почувствовала себя подавленной еще больше. – Разве никак с этим не справиться? У других ведь получа…
Арсений осекся, не договорив. Память словно выстрелила в него, так стремительно пронеслось сказанное Наташей: «Если б Катя тебя не любила, ей было бы проще забыть».
– Котька, я люблю тебя, – следом окунувшись в беспомощность, прошептал Арни, теряясь от безвыходности того лабиринта, куда сам загнал себя. – Так люблю…
Она отрывисто рассмеялась и обеими руками отвела от лица почерневшие в темноте волосы:
– Но не каждую минуту…
– Ну что ты смеешься? – Ему хотелось проорать это, но удалось только прошептать.
– Я не смеюсь. Это истерика! Теперь ты смеешься?
– Я? Разве я смеюсь?
Они цеплялись друг за друга, ведь смех сгибал их вдвое, заставляя стонать и всхлипывать. Он был совсем не тем, что в дни их юности, когда они хохотали по всякому поводу, приводя себя в то полубезумное, но прекрасное состояние, когда стоило показать пальчик… Этот смех отличался от прошлого, как зимний ветер от летнего, и Кате хотелось зажать Арни рот. Но ее останавливало опасение: вдруг он захлебнется, подавится этим проклятым смехом, если не выплеснет его из себя?
– Кто-то… – простонал он, но Катя уже и сама поняла: кто-то идет.
У нее сразу пропал вкус к веселью.
– Рема, здравствуйте, – сказала она и удивилась тому, что назвала бывшую свекровь этим домашним именем.
– Катя… – протянула Рема нараспев, как зачин колыбельной. – Голубонька моя, мы ведь только тебя и ждали.
«Голубонька моя, – повторила Катя про себя. – Никто меня больше так не называл».
– Мясо в духовке теплится, вас поджидает…
Она говорила что-то еще, с достоинством хорошей хозяйки перечисляя названия блюд, которых уже не осталось и какие еще предстояло попробовать. Лицо у нее было мягким, чуть расплывшимся и текучим, но Кате всегда было приятно думать, что к старости ее Арни станет таким. Правда, сейчас она смотрела на Рему почти не видя ее, стараясь угадать: действительно ли они ждали ее, Катю, или это обычная, вполне понятная вежливость?
«Я ведь могла и не прийти, – напомнила она себе. – И, конечно же, не пришла бы, если б мне не потребовалось стянуть у него…»
Катя не успела и додумать, как выскочил Слава, старший из братьев, и заорал так, что она зажала уши:
– Ну наконец-то! Мать нас чуть голодом не уморила. Я тут намедни додумался, почему ее Ремой зовут. Это от слова «кремень», ты уж поверь мне.
Его трубный зов мгновенно созвал остальных. Катя твердила про себя, как любимый в детстве Карлсон: «Спокойствие, только спокойствие!» – а сама все поглядывала поверх его плеча, но Света не появлялась. Чьи-то руки обняли ее, и Катя напряглась, но увидев, что это Наташа, расслабилась и улыбнулась.
– Дайте же человеку пройти! – потребовала та. – Она с работы, а вы тут лопаете уже пятый час.
– Да больше, больше! – сунулся Арни.
Кате все не давало покоя ощущение, что ей некуда деться от его глаз. Она поворачивалась то к одному, то к другому, но везде натыкалась на взгляд Арни. Если б у собак были серые глаза, то Катя сказала бы, что сейчас он смотрел на нее как дворняга, повстречавшая человека, готового пустить ее в дом. До полной уверенности пока далеко и даже речи не может быть о том, чтобы требовать еще и кость, но надежда уже поселилась. Такая маленькая, что застряла где-то в аорте и оттого сердце то и дело сбивается с ритма, как начинающий музыкант. Катя чувствовала это своим собственным сердцем, словно оно было у них одно на двоих.
«Надо было подарить ему не кактус, а метроном, – подумала Катя, пытаясь взбодрить себя насмешкой. – Чтобы всегда был ровен и спокоен».
С подзабытым наслаждением вонзив вилку в прожаренный бифштекс (для себя готовить мясо было лень), Катя подмигнула Арсению, который устроился напротив и, кажется, собирался весь вечер смотреть ей прямо в рот:
– Ты вроде жутко хотел выпить.
– Да! – Он вскочил и метнулся к другому концу стола. – Дайте
