Том 2. Проза - Анри Гиршевич Волохонский
БУРЯ
Бывает, в решительные мгновенья человека охватывают совершенно посторонние мысли. Это случилось с Козловым перед входом в Левого Страуса.
Почему, — думал Козлов, — считают, что небесные тела подчиняются закону обратных квадратов? Разве кто-нибудь видел хоть одно тело, которое выписало бы в небе квадрат?
Почему, — думал далее Козлов, — говорят, что у каждой твари на суше имеется такая же тварь среди звезд и в глубинах моря? Бывает морская звезда, встречаются звезды и в небе, а вот о сухопутной звезде мне что-то слышать не приходилось. С другой стороны, еж может быть и морской, а вот небесных ежей не бывает.
Правда ли, что, — продолжал он размышлять, — черные дыры достаточно черны, чтобы оправдывать свое прозвище?
Остальные члены отряда с нетерпением ждали Ворону, и она появилась. Но отчего потускнел воздух и порывисто затряслась почва? Ворона летела неровно. Она хромала, припадая серым крылом, ибо ветер дул вверх, из недр в небо. Кругом быстро смеркалось. Пыль встала столбом, и путники оказались у него внутри, в окружении терявшей вид стоячей массы. Вскоре она расплылась в лишенный очертаний ком, в котором направления вверх или вбок уже едва ли можно было установить по тому, куда свисали головастые члены и обувь. Конец света! Верхний слой, возделанный столетними трудами гимнософистов, изъезженная, изъеденная, многократно переваренная труха из костей певцов, волокон бумаги, молекул типографских пигментов, атомов графита — вся обработанная земля взмыла ввысь и смешалась с ветром и небом.
Казалось, ощущающие силы могли засвидетельствовать одну беспорядочную смесь, но то было лишь первое впечатление. Время от времени среди органов чувств различалось мельканье кое-каких оформленных видов: ухо, горло, нос, каденция фразы, часть речи, обрывок суждения. Случалось, им удавалось сцепиться на один застывающий миг, и возникала химерическая муть: расцветающее на сгибе ног ухо, глаз, присосавшийся к концу предложения, совесть в квадратных скобках, желудок мелодии… Вон голос, ноги и право совокупились и родили право голосовать ногами. Там ухо, распустившись на колене, успевало, перед тем как увянуть, произнести нечто в неустоявшемся роде и размере:
Залил Кузнечику суставы ножек воском
Естествоиспытатель, и неколебим Кузнечик сей
Допустим словно новый Одиссей
Уплыл Сирен на сладострастный остров.
Но цел и невредим вернулась Саранча.
А Педагог отсюда заключа
Что вывод налицо, злорадствует, орет: Клянусь богами!
Членистоног-то слушает ногами!
А там уже плывет новая фигура памяти: воплощенная грамматическая категория совершенного прошедшего, а на вид — исторический идеал, краеугольный камень утопии.
Кроме этих незримых слияний и вялых распадов, нутром пыльной бури правили более общие закономерности. Где-то столпилась чуть плотнейшая муть, положив начало росту рыхлого сгустка. Вокруг потянулись рваные кольцевидные слои. Эти полосы вскоре рассыпались в крупные капли, причем внутренняя темень стала понемногу светиться, а окружающая — стынуть и охладевать. С течением времени срединное пламя приняло вид желтой карликовой звезды с черной дырой в невидимой сердцевине. Холодных шаров насчитывалось штук шесть-семь. Они плыли по кругам, сообразуясь с законом обратных квадратов.
Однако и силы чистого случая — наряду с правилами небесного биллиарда — продолжали действовать в этой обновляющейся Вселенной. Само собою сложилось так, что срединный огонь пристыл к никем пока не занятому имени Левого Страуса. В наибольшем от него отдалении, восседая на планете Сатурн, величаво покачивался Жертва Поимки. Между ними суетливо метался Виденнега Ощипевейский, который — в согласии со своей двусмысленной природой — близ воинственного Человека-Гиены принимал образ Вороны-Венеры, а чуть отлетев, смотрел Меркурием.
— Законы Природы лишний раз обнаруживают свою полную неизменность, — сказал Юпитер-Калганов.
— Ждем Ворону.
Венера взошла прямо у них над головами.
— Да какая же это Венера, если ясно видно, что он Меркурий, — задумался Жертва Поимки.
— Вот мы и заглянули Контрапункту под хвост… — меланхолически отозвался один из спутников Юпитера.
— О, Господи…
— … и несмотря на это, пришли к выводу, верному лишь наполовину.
— Я имел в виду сходство, которое земные тела обнаруживают с небесными, — сказал Сатурн.
— Так кто же из нас будет первым?
Выделывая в небе спиральные круги, планеты устремились к центру тяжести. Уже виднелось белоснежное нижнее оперение с рисунками жуткого инея.
— Хорошо бы попасть с первого раза! — с этими словами Козлов нагнул голову и ринулся в средоточие плотного свечения.
— Пропп! — его вышибло оттуда, как пробку. Следом вылетело облако пылающей пыли серым клубящимся протуберанцем.
— А где у него голова? — воскликнул Ослов.
— В дорогу! В дорогу! — закаркал Ворона.
— Может быть, вы, товарищ Контрапункт, и покажете? — спросил осторожный Калганов.
— Проходите! — хрипел Меркурий. Его воронья морда вдруг сделалась удивительно похожей на собачью. — Я проппускаю!
Калганов взглянул на Ослова. Тот последовал путем своего неудачливого сотрудника и с тем же успехом. Перья хлопнули так, что Ослов кубарем катился до самого неба Сатурна.
— Не проппускайте! — издевательски хохотала Венера.
Жертва Поимки внимательно обдумывал происходившее в неприступном свете на входе в черную дыру.
— Мы ломимся в открытую дверь.
— Хотите попп-ппробовать?
— Да нет же! Здесь нужен «естественный человек».
Калганов обернулся к Марсианской Гиене, который только и мог претендовать на роль главного героя времен Просвещения. Дитя Природы изготовилось.
Едва рассеялась туча пламенеющего пуха после очередного выхлопа, Кчсвами нырнул в разверзавшуюся страусову воронку. За ним, цепляясь за хвост, гуськом устремились Калганов со спутниками, Сатурн, Мизинец Г и Венера, замкнувшая устремленную к роковой доминанте мелодию сфер хриплым гортанным контрапунктом.
Свет в их глазах распластался на миг в беспредельную белизну, которая тотчас сменилась кромешным мраком.
НАШ ШАМАН
Предшествующая и дальнейшая роль Онга, перед самым носом которого захлопнулись перья страусиной воронки, так и осталась бы неясна, не попади на глаза читателю нижеследующий текст.
Жаба
Жаба о десяти ладонях в поперечнике водится у нас в Васюганье.
Летом она ходит по болотам, а на зиму замерзает. Питается Жаба Гнусом. Язык у нее как олений сапог.
Между Рифеем и Обью лежит Васюганье. Две тысячи верст вокруг, вдоль и поперек — одни гнилые болота, с севера — ледяной Океан, к югу — камень пустыни.
Жаба обитает ближе к середине пониженной местности.
Когда она захочет поесть Гнуса, то открывает только пошире ртище, выкатывает язык и ждет, пока налипнет. А там — глотает.
Привычки у Жабы медлительные, как и подобает созданию, которое проводит бо́льшую часть года во сне. В эту пору в болотах открывается навигация: одетые в валяный мех люди катятся по водной глади в санях или на лыжах под
