Черешни растут только парами - Магдалена Виткевич

– Ты прав.

– Я знал, что ты не будешь возражать. Я даже позвонил Яцеку и сказал, что освобождаю его квартиру. Остальное привезу в субботу.

Я покачала головой:

– Сумасшедший.

– Не хочешь? – спросил он.

– Хочу. Очень хочу.

Я очень хотела, чтобы он был всегда. Меня ничуть не удивило его решение. Мы сразу начали переносить картонные коробки. В моем шкафу нашли себе место его рубашки и костюм, ящики наполнились нижним бельем. Слишком быстро, скажете? А чего ждать? Зачем медлить с захватом счастья, если оно у вас под рукой?

* * *

Окончательно Шимон переехал в выходные. Яцек смотрел на нас с некоторым сомнением. Наверняка он решил, что все это происходит слишком быстро.

– Твои последние решения меня удивляют, – услышала я его разговор вполголоса с Шимоном. – Ты уверен?

– Уверен. Второй раз в жизни я так сильно уверен.

– И все-таки подумай хорошенько.

– Я уже подумал.

– То есть квартиру можно сдавать?

– Прямо сейчас. Я остаюсь здесь.

Я улыбнулась. Приятно иметь такого друга.

Шимон вдруг увидел меня.

– Я все слышала, – призналась я Яцеку. – А еще я правильно пойму, если ты скажешь, что, если я причиню ему боль, буду иметь дело с тобой, – рассмеялась я.

– Именно это я и хотел сказать, – подтвердил Яцек. – Серьезно, будьте счастливы. И спасибо тебе, Зося. Потому что благодаря тебе я вижу наконец прежнего Шимона. Я – врач, человек реалистичный, но должен признать, что бывают в жизни и чудеса.

* * *

Как только мы навели порядок после переезда, сразу пригласили пана Анджея. История еще не закончена. Не хватало нескольких элементов в этой жизненной головоломке, чтобы закрыть истории дома, в котором мы так хотели обрести счастье.

* * *

– Так на чем я остановился? – Пан Анджей помешал чай в чашке. – Ведь эта чашка отсюда, не так ли? Мне кажется, что я ее помню.

– Да, я нашла ее в буфете, на чердаке, – сказала я. – Там полно сокровищ.

– Мама всегда пила чай из нее. – Он повертел чашку в руке. – Кто бы мог подумать, что человеческая жизнь хрупче, чем фарфор. – Он покачал головой. – Кто бы мог подумать. Так на чем я остановился? – спросил он второй раз.

– На том, что вы уехали в Германию.

– Ну да, уехали. Мне было десять лет, и все там было ново для меня. И каждый из нас должен был привыкнуть к новой реальности. Отец даже перестал говорить по-польски. По-польски я разговаривал только с мамой. Это она хотела приехать в Польшу. Хотя бы в отпуск. Только благодаря этому я познакомился со Стефанией.

49

Я не помню, какой это был год. Я закончил школу и работал. Как и мой отец, я работал в автосервисе, ремонтировал машины. Я приехал с родителями на каникулы в Польшу. Нам не было куда возвращаться. Первую ночь мы провели в Гранд Отеле, а затем поселились в гостевых комнатах на верхних этажах постоялого двора, на перекрестке дорог до Гатки и Ксаверова. Этот двор снесли потом, когда прокладывали трамвайные пути. Моя мама не могла там находиться. Была вроде как у себя, а жить приходилось в комнатах у чужих людей. Отец каждый день проезжал мимо «своей» виллы, которую поделили на квартиры. Тогда еще не было шансов вернуть ее. Тогда он опять запил – пил каждый день. Наверное, от горя.

Я помню, что ему было не по себе. Он часто выходил из дома – я не знал куда. Однажды я последовал за ним, и у меня было такое впечатление, что он бесцельно бродит по лесу. Теперь я знаю, что он наверняка искал тот березовый крест, который когда-то там поставил. Его все еще мучили слова Анны, и он размышлял, как обеспечить ей вечный покой.

Его терзали угрызения совести. Он хотел примириться со своей матерью, однако та была непреклонна. Женщина с сильным характером и хорошей памятью, она так и не простила его. А может, она хотела так защитить Стефанию? Я не знаю. Если бы отец и дед узнали, какую тайну так долго скрывала бабушка, наверняка наши судьбы снова переплелись бы. Однако бабушка очень хотела увидеть меня. Однажды случайно (а может, и не случайно) мы встретились на Марысине. Я был с мамой, а бабушка сидела в кафе с самой красивой женщиной в мире – Стефанией. Я никогда не верил в любовь с первого взгляда, но с нами именно так и произошло. Это было как гром среди ясного неба.

Я знал, что должен обязательно увидеть ее еще раз, а лучше всего – не отрываясь смотреть на нее всю свою жизнь.

Это было для меня самое лучшее время. Мы гуляли над прудами, взявшись за руки, бегали по лесу. Мы не знали прошлого и не думали о нашем будущем. Мы жили одним моментом.

Приближалось время нашего отъезда в Германию, и я решил познакомить Стефанию с отцом. Я был уверен, что он примет нашу любовь. Действительно, почему бы нет?

Я привел ее к нам на ужин. Когда Стефания ушла, отец в тот же вечер велел мне собрать вещи. Рано утром мы уехали – так, будто спасались от погони, без слова прощания. По крайней мере, так думал отец. Я дал мальчику, продающему газеты, какие-то деньги с просьбой отнести Стефании письмо. Там было всего несколько слов. Я написал, что я люблю ее и совершенно не знаю, почему я должен так быстро уезжать. Правда оказалась трагической.

Отец открыл мне ее через несколько дней после того, как мы вернулись в Германию. Я плакал, мать плакала. Я не понимал всей этой семейной вражды. Я просто хотел жить. Не всем после войны так повезло, что у него были отец, мать, бабушка и дедушка. У меня были, но я даже не мог общаться с ними.

Как я знаю из письма от Стефании, моя бабушка рассказала ей, что мы родственники. Что нам оставалось? Писать письма друг другу. В первом мы обещали друг другу, что никогда больше не увидимся. Наши сердца не выдержали бы этого. Стефания поехала учиться в Гданьск, затем начала работать в школе. Мы постоянно находились в курсе проблем и радостей друг друга. Любовные темы мы не затрагивали. Я пытался встречаться с девушками, но у меня не складывались отношения с ними. Самым большим праздником для меня были письма от Стефании. И, кажется, моя любовь к ней портила все отношения, которые я пытался построить. Может, и хорошо, что так все