Сны деревни Динчжуан - Янь Лянькэ
Как в былые времена деревенские все свои дни проводили в поле, так и отец мой все свои дни проводил в деревнях и селах. Дед знал об этом и ходил из деревни в деревню, искал отца, и наконец поиски привели его в село Шанъянчжуан, куда динчжуанцы много лет назад ездили на экскурсию. Дед остановился в начале села, окинул взглядом некогда многолюдные улицы и переулки и увидел, что все особняки Шанъянчжуана остались на месте, только белая плитка на них потрескалась и пожелтела от времени, а местами непогода и вовсе искрошила плитку в пыльный песок. Из щелей между кирпичами на воротах, из проплешин между черепицей на крышах проклюнулась трава. Но от засухи поросль эта была такой же белой и жухлой, как сухотравье на старом русле Хуанхэ.
Со Светлой улицы дед вышел на улицу Счастья, оттуда свернул на Главную улицу, бетон на всех улицах и переулках Шанъянчжуана тоже раскрошился где в камень, а где и в песок. На железных воротах по обе стороны улиц, совсем как в Динчжуане, висели либо замки, либо белые траурные свитки, где старые, а где и новые. На одних воротах надпись была такая: «Седовласые хоронят черноволосых, молодые деревья гибнут, а старые пни зеленеют». На других – такая: «Все покинули нас ради нового мира, мы одни остаемся на старой земле». А от иных надписей даже смех разбирал: «Покойники на небесах пируют мясом с рыбою, покуда мы в земном аду всех горечей изведали». Были там и ворота с пустыми свитками без надписей, вместо иероглифов хозяева нарисовали на боковых свитках по семь черных кругов, проставили их дном чашки, а на верхнем свитке нарисовали четыре круга чашкой побольше. Эти свитки висели на воротах недавно, черные круги на белой бумаге напоминали глаза, неотрывно глядящие на равнину и на весь белый свет. Дед постоял у ворот с кругами и пошел дальше, к середине деревни, и увидел старый клуб, в котором сельчане когда-то смотрели телевизор, играли в шахматы и карты. Ворота клуба были распахнуты настежь, одну створку сняли с петель, а во второй зияли две дыры, каждая величиной с плошку. Клубные постройки во дворе стояли с разломанными дверями и разбитыми окнами, всюду царило такое запустение, словно здесь бушевала война. Двор зарос травой, и оттого что место это лежало в низине, напитанная паром трава до сих пор густо зеленела. В траве копошились лягушки и кузнечики, летали жучки и мотыльки, и двор при сельском клубе напоминал кладбище у покинутого храма предков.
Дед двинулся дальше и увидел чью-то брошенную электромельницу, из станков торчали оборванные провода, а зеленые корпуса дробилки, мукомолки и пресса для лапши покрылись толстым слоем ржавчины. Проходя мимо, дед заметил, как в мельницу юркнула мышь.
Дальше был чей-то сарай, где раньше держали коров или лошадей, но ни лошадей, ни коров в селе не осталось, и солома с крыши сарая улетела неведомо куда, вместо нее на крышу пристроили старую и жухлую от непогоды циновку. Большие деревянные ясли ровно посередине прорезывала трещина в палец шириной. Рядом с сараем деревенский старик ловил своему внуку сверчков. Завидев их, дед остановился и спросил:
Дома все слава богу?
Отец его помер, сказал старик, кивая на внука. Мать уехала к новому мужу, а так все слава богу.
Дед на секунду застыл, тяжело вздохнул и спросил: а приезжал к вам в деревню начальник Дин из комитета по лихоманке?
Старик спрашивает: это начальник Дин Хой, что ли? Дед говорит: да-да-да, он самый, а старик ему: хороший человек, до чего хороший человек! И рассказал, что отец мой привез в село Шанъянчжуан гробы из своего родного уезда Вэйсянь и продавал их сельчанам по самой низкой цене – столько покойников выручил! А теперь сводит на том свете молодежь, умершую от лихоманки: неженатым парням подыскивает невест, а девицам и вдовам – женихов. Столько человек выручил! Старик сказал, что отец сосватал даже их деревенского дурачка, который при жизни только и делал, что кровь продавал, ни невесты у него не было, ни жены, помер дурачок, а отец мой нашел ему самую настоящую городскую барышню, которой едва восемнадцать сравнялось. Барышня та погибла в аварии, лихоманкой даже не болела, и мать дурачка заплатила всего пять тысяч выкупа, чтобы перевезти городскую покойницу на родовое кладбище, подхоронить ее к своему дурачку. Еще старик рассказал, что жила в их селе одна девушка, студентка – поступила в самый лучший пекинский институт и тут узнала, что болеет лихоманкой. Вернулась из института домой и через две недели отошла, а родители бросились искать ей жениха. Девушка была и культурная, и миловидная, но родители ни юаня выкупа не просили, только чтобы жених был подходящий, чтобы ей с ним хорошо жилось на том свете, чтобы оба любили книги и чтили науки. Но на сто ли вокруг не нашлось ни одного мертвого студента, и родные девушки целыми днями рыдали от горя, что не могут уважить покойницу. А потом приехал начальник Дин, вытащил из своей папочки фотографию парня, который учился в каком-то институте на юге страны и тоже помер от лихоманки, и за пять минут их сосватал. Старик сказал, что родители жениха и невесты на радостях закатили свадебный пир на полтора десятка столов.
И ведь недорого, крякнул под конец старик. За одну загробную свадьбу управа берет всего двести юаней, а родне столько забот с плеч!
Дед помолчал немного, поглядел на старика и спросил: а где сейчас этот самый начальник Дин?
А здесь, ответил старик. На следующем перекрестке, со всей
