Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
В этой атмосфере перемен, порожденной новым президентом, Амир тоже нашел работу в туристической компании, добавившую блеска его и так уже достаточно яркой ауре эстрадного певца. Жалованье ему назначили маленькое, и Саида сказала, что заставлять его вносить свою долю в семейную кассу было бы крохоборством. Ради сохранения мира я согласился. Как бы то ни было, новое занятие явно пошло Амиру на пользу. Теперь он каждое утро надевал белую рубашку с коротким рукавом и черный галстук с серебряной заколкой в виде взлетающего самолета, а на рабочем месте принимал звонки из головного офиса в Найроби и отправлял телеграммы в Аддис-Абебу и Гонконг. Люди искали его расположения, поскольку судьба проездных документов частенько оказывалась таинственным образом зависящей от капризов чиновников и турагентов. Он приносил домой истории о том, как путаница в Кигали привела к двадцатичетырехчасовой задержке для транзитников, направляющихся в Брюссель, или о рейсе в Каир всего с семью пассажирами на борту. Я видел, что Амир смакует названия этих далеких мест и что ощущение связи с ними позволяет ему смотреть на нас свысока как более искушенному в житейских делах.
В тот год, когда ты пошел в государственную школу, Саида тоже заговорила о поисках работы — возможно, потому, что после двух выкидышей перспектива завести второго ребенка стала призрачной. По утрам ты учился в обычной школе, а после обеда в коранической и забегал домой только пообедать и переодеться из одной формы в другую. Я ходил на рынок за продуктами и выполнял все остальные ее поручения. «Мне и заняться-то нечем, кроме как готовить, убирать да спать весь день», — говорила она. Приятельница сказала ей о вакансии в Министерстве конституционных дел, и она решила сходить на собеседование.
В том году, когда ты начал учиться в государственной школе, где с первого же дня проявил хорошие способности, один знакомый Амира из его новой среды открыл в Каменном городе отель для туристов. Он назывался «Корал-риф-инн» и был основан на деньги каких-то крупных международных компаний. По слухам, это были отмытые гангстерские доходы: откаты, выручка от торговли наркотиками, проституции, рабского труда. Возможно, этим занимались те самые финансисты, что превратили столько районов Кении в гетто для группового туризма из Европы. Никто из нас не знал деталей подобных договоренностей. Нужный человек наверху получил свой магарыч, после чего неудобных вопросов можно было не опасаться. Так делались дела во всем мире, а не только в нашей маленькой луже.
Амиру достался пост заместителя управляющего. Он отвечал за организацию досуга постояльцев: приглашал эстрадные группы и обеспечивал музыкальное оформление, вел развлекательные вечера, руководил персоналом, обслуживающим бассейн, устраивал экскурсии на фермы, где выращивали пряности. «Эта работа идеально мне подходит, — говорил он нам, — ведь для нее нужны индивидуальность и стиль, как раз то, что у меня есть». Тогда ему было двадцать пять — обаятельный юный красавец, светский щеголь, уверенный в своем блестящем будущем. «Это только начало», — говорил он, наполняя весь дом звонкими речами и смехом. Мне казалось, что он уже много лет живет за наш счет, истощая мою симпатию своей самодовольной болтовней. Я предпочел бы обсудить, как ему снять собственное жилье, но не отваживался завести этот разговор, особенно с Саидой: она непременно рассердилась бы и обвинила меня в мелочности.
* * *
На этом месте своего рассказа папа, лежавший на кровати, ненадолго замолчал, а потом отвернулся лицом к стене. Под конец в его голосе зазвучали усталость и горечь, и вскоре я догадался по его дыханию, что он задремал. Я тоже устал, и все мое тело затекло от долгого сидения на полу, хотя, если бы папа не заснул, я слушал бы его и дальше. Встав, я погасил свет и тихо выскользнул из комнаты. В нише у входа в магазин спал Али, молодой помощник хозяина; он выпустил меня и запер за мной дверь. Я пошел по безлюдному городу обратно в Кипонду, выбирая улицы пошире и стараясь держаться в стороне от зловещих темных закоулков.
10. Вторая ночь
Я хотел встать попозже, но уже отвык подолгу залеживаться в постели. Иногда я часами лежал без сна, дожидаясь, когда наконец рассветет и можно будет встать. Хотя накануне я добрался домой далеко за полночь, в четыре часа меня разбудил призыв муэдзина к ранней молитве, а после этого я дремал только урывками, прокручивая в голове картины тех событий, о которых рассказал папа. Вскоре шум, поднявшийся на крохотной площади перед нашим домом, окончательно прогнал все остатки сна. На эту площадь выходили три улицы, так что с утра на ней уже кипела жизнь: бакалейная лавка напротив открылась для покупателей, швейные машинки в ателье на первом этаже застрекотали, прохожие под окнами обменивались громкими репликами, а велосипедисты тренькали звонками и выкрикивали приветствия, проезжая мимо. Это не было неприятно, и я представлял себе, как нравилось маме жить здесь, где столько всего происходит.
Когда дали воду, я включил насос, чтобы набрать бак, затем принял душ и кое-что постирал. Потом сходил на море и остаток утра провел за чтением. Пусть папа соберется с мыслями, думал я. Возможно, это была излишняя осторожность с моей стороны, но вчера ночью он произнес свои последние слова с горечью, и я понимал, что сегодняшний разговор будет трудным. Я возвратился к Хамису только под вечер; папа сидел у дверей вместе с хозяином, уже одетый для прогулки. Улицы кишели народом, но ближе к старой тюрьме и казармам толпа поредела.
— Вчера я продержал тебя допоздна, — сказал он.
— Ты заснул, — ответил я с улыбкой.
— Нет, — возразил он, — я просто устал говорить.
Дойдя до Мкуназини, мы выпили в одном кафе по чашечке чая и послушали обычные безумные пересуды об интригах и заговорах, которыми полнится мир, а после отправились ужинать низкопробной стряпней в любимую папину закусочную недалеко от магазина Хамиса. Я понял, что папа не будет рассказывать дальше, пока мы снова не вернемся к нему в комнату, и оценил его серьезность по достоинству. Он хотел сделать все правильно, хотел, чтобы я не отвлекался, и спустя некоторое время я
