Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
Он скорчил гримасу и повернулся к сестре, которая скорчила гримасу ему, после чего они обменялись улыбками. Так они показывали мне, что я напрасно лезу командовать и наводить порядок, когда меня об этом не просят. Я помнил отца с его правилами и запретами, а потому решил не продолжать. Иногда такое бывало — они переглядывались и объединялись против меня. В эти моменты я не мог подавить ощущение, что Саида от меня отдаляется, но утешал себя мыслью, что я новичок в их теплом семейном кругу. Как бы то ни было, Амиру тогда уже почти исполнилось восемнадцать, а в таком возрасте человек имеет полное право в субботу вечером петь на сцене, если он этого хочет, и вдобавок ему предложили выступать с группой, в которую входил его учитель, Маалим Ахмед Эдди. В тот первый раз он вернулся глубокой ночью, постучал в окно нашей спальни, и я отпер ему дверь. Все прошло шикарно, сказал он.
Через месяц-другой Амир стал в этой группе бессменным певцом. По нескольку вечеров в неделю они репетировали, а на выходных у них иногда бывало по два-три выступления с репертуаром из тех самых британских и американских песен, которые он так любил. Он по-прежнему приходил домой посреди ночи и стучал к нам в окно, чтобы я его впустил. Саида притворялась спящей, не желая знать, который час, и слышать мои возможные недовольные замечания. То, что Амир возвращался очень поздно и не всегда в одно и то же время, было неудобно и слегка действовало на нервы, но кроме этого — так я себя успокаивал — мне не на что было жаловаться. Уроки в эти последние месяцы Амир не пропускал и честно старался завершить учебу благополучно. Он не притворялся, будто испытывает к ней большой интерес, но самое необходимое делал. Сдав экзамены, он гордо заявил, что со школой покончено. Теперь он певец в группе. Во всяком случае, нельзя было сказать, что перед ним открывались какие-то сияющие перспективы, связанные с дальнейшим образованием, а он ими пренебрег.
Принудительное распределение всех выпускников на должности в государственных учреждениях по минимальным ставкам тогда уже отменили. Свободных бюджетных мест больше не осталось. Амир получал свою долю из гонораров группы, так что немного собственных денег у него было. Я предложил ему подработку на рынке, но он сказал, что тогда у него не хватит времени на репетиции, а они нужны, хоть группа и не приносит серьезного дохода. Теперь он иногда вовсе не ночевал дома, а иногда просыпался только к обеду, зевая и посмеиваясь над собой за то, что так заспался. От его одежды пахло дымом и алкоголем, однако в его дыхании я не улавливал запаха спиртного. Я пробовал поговорить о нем с Саидой, но это только рассердило ее.
— Он тратит жизнь зря, — сказал я. — А ведь он славный парень. Что-нибудь пойдет не так.
— Что значит зря? — ответила она, хотя понимала, что я имею в виду. — Ему все равно больше нечем заняться, разве что торговать для тебя на рынке окрой. Пусть себе играет в группе, какой от этого может быть вред?
— Ладно, вдруг он музыкальный гений. Только, надеюсь, не из тех, что живут безалаберно и рано умирают, — примирительно сказал я, зная, как твердо она всегда защищает Амира. — А я тут мешаю его карьерному росту! Но мне не нравится, что он завел привычку не ночевать дома. Я за него волнуюсь и ничего не могу с этим поделать.
Саида молча кивнула, и некоторое время все продолжалось как раньше. В конце концов я сказал что-то Амиру, и в ответ на мои слова он сначала тоже молча кивнул, а потом сказал, что понимает мое беспокойство, но на самом деле у меня нет причин волноваться. Он не приходит домой только тогда, когда они играют на свадьбе или другом празднике там, откуда далеко возвращаться, да и зачем бежать обратно сломя голову, верно? Он бы предупреждал меня заранее, если бы мог, но такая уж это работа — часто затягивается допоздна. «Не волнуйся, я не опозорю твою семью», — добавил он, улыбаясь, и мне почудилась в этом издевка.
После этого разговора Амир стал проводить дома почти все ночи, кроме субботних. Мы с Саидой старались восстановить легкость в нашем взаимном общении — расспрашивали Амира об успехах группы, восхищались его талантом певца, — но прежнего веселья уже не было. Мы все следили за тем, чтобы не сказать лишнего. У меня зародилось дурное предчувствие.
Может быть, я волнуюсь из-за денег, думалось мне. Жилищная контора вернула дом, в котором мы жили, его владельцу, и он стал поговаривать о многомесячной задолженности за аренду. Некоторым бывшим владельцам домов удалось добиться возвращения своей собственности — для этого понадобились известные суммы в качестве жеста доброй воли и немного подхалимства. Когда хозяин заговорил со мной о ренте, я призвал его к здравомыслию. Где мне взять такие деньги? Он имел право требовать свою ренту, а я — право оттягивать и торговаться, но это была лишняя нервотрепка. Наш дом принадлежал хадрами[79], о котором ходили слухи, что он приобрел часть своей недвижимости, давая взаймы предыдущим владельцам, а потом отнимая у них дома в счет непогашенного долга, так что у меня не было никакой охоты с ним конфликтовать. Сейчас он перенес свой основной бизнес в Дар-эс-Салам, вложился там в завод по производству напитков и, по всей видимости, изрядно разбогател. Одного из своих сыновей он оставил в Дараджани заведовать бакалейным магазином, который всегда был прикрытием для его
