Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
По случаю окончания школы ее подруги надумали устроить праздник. Чтобы родители не волновались, что их дочери останутся без присмотра, они попросили разрешения занять школьный зал. Домашние выдвинули два обязательных условия: во-первых, пустить на праздник братьев и сестер, а во-вторых, провести его до сумерек, при ярком дневном свете. Все эти меры должны были снизить риск скандальных происшествий. Кто-то обещал раздобыть магнитофон, а другие собирались принести с собой кассеты, свои или родительские. Еще девушкам разрешили пригласить друзей со стороны — разумеется, мужского пола. При нашей следующей встрече Саида спросила, не откажусь ли я стать ее гостем.
— Мы только послушаем немножко музыку, потанцуем и съедим чего-нибудь, — сказала она.
— Пойду с удовольствием, — ответил я.
До этого я ни разу в жизни не танцевал. Такое и представить было нельзя! С кем я мог бы танцевать и что бы сказал по этому поводу Маалим Яхья? Так что мне пришлось срочно взять несколько уроков у моего друга Юсуфа, который понимал в подобных вещах и показал мне, как надо дергаться и извиваться под музыку. Глядя на мои потуги, он чуть не умер со смеху, что вогнало меня в еще большее уныние.
— Не переживай, просто вертись вот так туда-сюда, и все. Не надейся, что там тебе удастся подержать ее в объятиях, — сказал мне он. — Это же всего лишь детский утренник.
В назначенный день я пришел в школу и обнаружил там шумную толпу из молодых людей всех возрастов, как на празднике Ид-аль-Фитр[77]; они ели, гомонили и толкались, а где-то на заднем плане едва слышно играла музыка. На маленькой площадке, отведенной под танцы, кучка эксгибиционистов осадила магнитофон. Том Джонс выкрикивал: «It’s not unusual», а Рэй Чарльз просил: «Unchain my heart». Мы с Саидой нашли свободное местечко у стены, и наши руки как-то нечаянно встретились. Достаточно было один раз тайно подержаться за руки, как все прояснилось. Когда мы расставались, она сняла браслетик и дала его мне со словами: «Это просто жестянка, покрашенная под золото». Я принял его с благоговением, как величайшую драгоценность.
На очередной встрече я украдкой сунул ей записку, где говорилось, что ее красота затмевает луну и что она свет моей жизни. В то время я читал «Ромео и Джульетту» и взял строчку о красоте, затмевающей луну, оттуда. Про свет моей жизни я придумал сам. В следующий раз она приготовила мне свою записочку, в которой признавалась, что ей нравится мой мягкий голос и она иногда слышит его во сне. Юная любовь — это так прекрасно! Мы виделись почти каждый день, иногда мимолетно; организовывать эти встречи стоило порой большого труда, но от этого они становились еще дороже. Когда на нас никто не смотрел, мы брались за руки, а если вокруг совсем никого не было, даже целовались! Всего-то легкое соприкосновение приоткрытых губ и нежные улыбки после — но это казалось таким дерзким и сладостным! Я написал ей в записке о ее ароматном дыхании. В моем распоряжении был целый дом, но я не осмеливался пригласить ее к себе. Я был уверен, что она сочтет это оскорблением. Мне даже в голову не приходило, что она может согласиться. Иногда я воображал ее у себя в гостях, а по вечерам принимался за домашние хлопоты с куда большим рвением, если представлял, что она ждет меня в постели.
Однажды, по предварительному уговору, я отправился к ним в Киквахуни, чтобы Биби могла меня оценить. Обычно для подобных вещей привлекались тетки или другие родственницы, но мне не к кому было обратиться с таким деликатным поручением и пришлось явиться собственной персоной. Биби как следует меня рассмотрела и поболтала со мной в своей обычной добродушной манере, исподволь выспросив у меня множество подробностей обо мне самом и моей семье. Конечно, она знала про моего отца, знаменитого Маалима Яхью, и про мою мать тоже, но не помнила, чтобы встречалась с какой-нибудь из моих сестер, разве что когда они были еще совсем маленькими. Благословил ли Бог их переезд в арабские земли? Пусть они там преуспеют и выйдут замуж за богатых арабов, иншаллах! Разве не об этом мечтают все девушки? «Нет, — сердито сказала Саида, — они думают о том, как устроить свою жизнь». Биби озорно усмехнулась, поджав иссохшие морщинистые губы. «Будь я помоложе, сама поискала бы себе в мужья богатого араба», — сказала она. После этого мы с Саидой стали считаться фактически помолвленными. Я написал родителям, прося их благословения, и через два месяца получил от них ответ и некоторую сумму денег, снова путем передачи из рук в руки. Родители благословляли меня и приглашали вместе с женой после свадьбы присоединиться к ним в Дубае. Я спрятал это письмо туда, где уже хранилось предыдущее письмо от матери, а часть присланных отцом денег пустил на увеличение своей доли в рыночной торговле.
* * *
Папа опять лежал в кровати, улыбаясь этим воспоминаниям. Я тоже улыбался, представляя себе их счастье. Он не торопился продолжать, а я никуда не спешил. Я понимал, что папа вновь переживает те времена и расскажет о них, ничего не утаивая. Надо просто не мешать ему рассказывать, как он хочет.
Стояла уже глубокая ночь, но я решил, что не уйду, пока он совсем не устанет. Его глаза сверкали жизнью, и я догадывался, что могу просидеть у него до утра.
* * *
Мы были молоды, когда поженились, — можно сказать, взрослые дети, но по нашим меркам в этом не было ничего необычного. Первые месяцы мы жили в своем маленьком раю. Никто нас не беспокоил. Каждые несколько дней Биби заходила нас проведать, и нахрапистая Би Марьям, как обычно, давала знать о своем присутствии. Саиде предложили временную работу в офисе одной норвежской организации, которая изучала нашу систему образования, бог знает зачем. Сначала эти норвежцы наняли ее прежнюю учительницу, и та надеялась на стипендию в Норвегии, — благодаря ей Саида и получила это место. Так что, хотя денег у нас было мало, по сравнению со многими другими мы устроились неплохо. Амир тоже часто
