Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
Но в ответ лишь беззвучное пенье невидимой девственной плевры…
И молчит нерожденный совенок на шлеме Минервы.
Рожь. Под крупом коня колосья качаются спелые.
А из ближней деревни доносится: «Белые! Белые!»
Трудно сказать, сколько расстрелянных комсомолочек было за душой у князя Василия. Хочется верить, что ни одной. Зато «нерожденный совенок на шлеме Минервы» – это словно бы про Тедди, но правнук парижского вора увидел свет лет через восемь после смерти князя в тюремном госпитале, так что, возможно, князь Василий не лишен был дара поэтического предвидения. Греческая богиня Афина, которую римляне называли Минервой, часто изображается с белой совой, сидящей на гребне ее шлема, – гребень имеет форму панковского ирокеза. Поскольку Афина – в первую очередь богиня мудрости, белая сова на ее голове олицетворяет ее божественный мозг, просыпающийся по ночам. Греки обожествляли мудрость, поэтому с приходом христианства культ Афины перетек в культ Софии, Божественной Премудрости. «Сова» и «София» звучит сходно, недаром советскую власть называли в лагерях Софьей Власьевной. Не прошло и двух недель, как белый совенок Тедди своими глазами увидел черный купол главного греческого храма христианской эры – храма Айя-София в Босфоре, ныне называемом Истанбулом.
Да, они приняли приглашение Эснера. Точнее, Джим и Ванна не успели даже что-либо решить, а их жемчужный седан уже катился в сторону Ниццы. Неожиданность заключалась в том, что пассажирами жемчужного седана стали целых три (или даже четыре) поколения семьи Совецких: с ними отправилась в путь урна с прахом князя Василия.
Узнав о предполагаемой прогулке на яхте, Жорж Планктон открыл стеклянный шкаф медным ключом, извлек оттуда урну и сафьяновую тетрадь и торжественно вручил их Джиму. Сафьяновую тетрадь с белой совой на обложке он развернул на последней странице, где твердой рукой князя Василия было начертано:
Детям, внукам и правнукам моим
завещаю предать прах мой погребению
в родной России, в том месте, где
я простился с ней.
Россия – Отечество, смерть неизбежна.
Basile Sovetckij
Таким образом, у них появилась новая причина отправиться в плавание: им поручили осуществить погребение урны близ Севастополя. Было решено, что под словом «Россия» в данном случае следует понимать Российскую империю, которая была родиной корнета Совецкого.
Так что урна ехала на заднем сидении, плавно покачиваясь на серой замше рядом с молчаливым Тедди, слушающим Primal Scream. Тедди хранил невзрачное и необременительное молчание, и предполагалось, что он с присущей подросткам хмуростью наслаждается разнузданным голосом, поющим про свастику в глазах.
Первичный стон, звучащий в этой песне, действительно доставлял ему наслаждение, к тому же он радовался предстоящему плаванию. Неужели он, как и пристало мальчику его возраста, испытывал головокружительное волнение при мысли о странствиях, о море, о ветре, о странных островах? Возможно, испытывал. Или же он просто радовался продолжению каникул. Радовался, что не нужно вскорости возвращаться в колледж, где ему приходилось прилагать особые усилия, чтобы получать посредственные оценки, постоянно корчить из себя ординарного мальчика, окоченевшего от собственной тупости.
Разговоры Эснера о «хорошем попутном ветре» оказались свистом сквозняка: на яхте не нашлось парусов, что странно, ведь Эснер обожал паруса. Просторное, белоснежное, высокотехнологизированное плавательное средство поджидало их в Ницце, разверзая им навстречу объятия, излучающие ослепительный блеск мечтательного и почти инопланетного комфорта.
Страшно становилось при одной только мысли о том, сколько бабла пришлось выложить Эснеру за аренду столь горделивого чудовища. Но не размах и роскошь яхты, а ее имя сделалось причиной изумления Джима и Ванны. Яхта называлась White Owl – «Белая сова».
Поймав на себе лучащийся заговорщицкий взгляд Эснера, они испытали в его адрес острое чувство благодарности, граничащее с тошнотой. Мускулистое лицо старика распространяло вокруг себя флюиды морского здоровья, но Ванна впервые подумала в этот миг о морской болезни.
Яхту обслуживала команда, состоящая из пяти хохотливых, но при этом чрезвычайно похотливых чернокожих разного пола, которые казались совершенно беспечными и вечно веселыми, но на самом деле были крайне собранными и сосредоточенными. Веселый скрипучий американский флажок бился над кормой, и кроме экипажа в этой плавучей вилле уже собралось некоторое количество загорелых отдыхающих, изготовившихся завершить лето плаванием по Средиземноморью. Джим и Ванна испытали шок, увидев на яхте Мардж Блум, и для них стало совершенной новостью, что Мардж – ныне девушка Тачева.
Это означало, что красотка Мардж решила воссоединиться не только с Тачевым, но и со всей этой компанией, с которой собиралась порвать раз и навсегда. Здесь был и ее бывший любовник Мельхиор Платов, и хотя их расставание и произошло несколько странно, но напряжения между Мардж и Мельхиором не наблюдалось: возможно, в том была заслуга фарфоровой и весьма деликатной девочки-японки, сопровождающей Платова. Кроме японки на яхте присутствовали также три девушки-тайки, украшавшие собой цветущую старость Эснера.
Завершала этот букет удивительная пара: совершенно краснолицый молодой человек в очках с золотыми стеклами рука об руку с пленительной сладко-мрачной мулаткой, откликавшейся на прозвище Нутелла.
Парень в золотых очках представился как Шандор Клаус, продюсер и совладелец империи порно. Вот такое пестрое и многолюдное общество, вполне во вкусе Эснера и Тачева, собралось на яхте «Белая сова», но яхта могла бы вместить еще столько же загадочных персонажей, настолько широкой душой и просторным размахом крыльев обладала белоснежная полярная птица, залетевшая в изумрудные воды Лазурного залива.
Среди этой жары, среди пылания летних страстей и далеких лесов «Белая сова» тайно несла в себе дыхание Севера, она вся словно бы скрипела от невидимых ледяных корост, отражение ее арктических очей вспыхивало в кубиках льда, плавающих в прозрачных коктейлях, мастерски изготовленных одним из чернокожих ребят. Эти коктейли или же присутствие порномагната, а в большей степени его подруги порностарлетки Нутеллы, а может быть, просто дух этого лета – все это поддерживало на судне подспудно порнографическую атмосферу. Взрослые флиртовали, используя стук ледяных кубиков в своих длинных стаканах в тех же целях, в каких проститутки древности использовали стук трещотки, выходя на охоту. Они награждали друг друга демонстративно холодными или же втайне обжигающими взглядами, но это никак не касалось ледяного Тедди, который проводил время, либо всматриваясь в соленую даль – туда, где давно уже растворилась Ницца, – либо читая совиную тетрадь прадедушки. Серый Порошок (так Тедди прозвал князя Василия) обещал составить ему приятную компанию в этом странствии, вызывая к себе уважение своей замкнутостью и отрешенностью от страстей.
Стихи, написанные в те времена, когда Серый Порошок
