Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
Но Тедди продолжал ненавидеть самолеты. Фобия самолетов – вещь нередкая, и трагедия 11 сентября, безусловно, внесла свою лепту в распространение и укрепление этой фобии. Если бы Таня Винсент, кропотливая старуха, не отчалила бы так внезапно в неведомые края, она, наверное, стала бы думать, что пятилетний ребенок, узнавший о том, что он – дитя близнецов, в глубине души отождествил башни-близнецы со своими родителями. Пятилетнему ребенку его родители кажутся небоскребами. Самолеты стали для него убийцами близнецов, и стоило явиться в небе серебряному крестику, оставляющему после себя пушистую белую линию на небосклоне, как бледное и осунувшееся личико обжоры Тедди делалось еще более бледным и осунувшимся. Он называл самолеты людоедами. Тедди редко болел, но однажды он всю ночь метался в горячке – можно было обжечь ладонь, дотронувшись до его лба. В ту ночь в Лондоне родители не отходили от его кровати, и в течение всех часов ночи они вслушивались в загадочный лепет бредящего ребенка, который все толковал о том, что в ряды самолетов внедрился злобный инопланетянин, переваривающий пассажиров в своей утробе. Тедди шептал также постоянно о каком-то Отравителе, который должен схлестнуться с самолетом-людоедом и отравить его.
– Бесстрашие… – шептали пересохшие губы мальчугана. – Бесстрашие…
После убийства Чепменов и расспросов полиции брат и сестра Совецкие впали в какое-то особенно рассеянное состояние. Они и так не отличались особой собранностью и целеустремленностью своих действий, а теперь как-то совсем… Джимми изъяснялся исключительно незаконченными фразами, словно бы обрывающимися в самом своем начале, постоянно улыбался, а если ему приходило в голову почитать какую-нибудь книгу, то обычно он с восхищением читал вслух сестре эпиграф или первые слова текста, эти слова наводили его на некоторые неожиданные мысли, которые он излагал громко и сбивчиво, прерывая себя вспышками звонкого смеха, – в смехе он запрокидывал голову и блестел великолепными зубами. После он забывал о книге, считая ее прочитанной. Вообще-то он собирался заняться делами и даже планировал открыть в Лондоне небольшое театральное кафе «Желтое пианино» для веселой богемы, он даже приобрел где-то старинное пианино, очень красивое, и собственноручно выкрасил его в ярко-желтый цвет вонючей эмалевой краской, но, к сожалению, подготовка к открытию театрального кафе этим и ограничилась. Ванна то и дело покупала разные цветы, иногда огромными букетами, и, нюхая их, она смеялась.
Она утверждала, что благоухание цветов делает ее веселой. Оправдывая свое имя, она проводила много часов в ванных комнатах различных отелей (в Лондоне у них не было постоянного жилья), лежа в теплой воде в окружении букетов. Даже безудержная общительность Джимми и Ванны дала сбой – они забывали о вечеринках, куда их звали, забывали позвонить знакомым, а порой забывали приходить на встречи, которые сами же назначали. Единственное, что их хотя бы слегка еще мобилизовало, была одежда – они по-прежнему с удовольствием бродили по модным магазинам и покупали обновки. На что они жили? Нам не вполне известен точный ответ на этот вопрос, но, кажется, их отец Жорж Планктон уже несколько лет успешно торговал антиквариатом в Париже и, надо полагать, щедро делился со своими красивыми и взрослыми детишками.
И все же даже при наличии денег Лондон – не совсем подходящее место для столь рассеянных и подвешенных в воздухе людей. В Лондоне даже богачи не могут позволить себе праздность и летаргию, а Джим и Ванна богачами не были. Осознав это обстоятельство, они в одно прекрасное летнее утро сели в свой жемчужный седан, усадив на заднее сидение бесстрашного Тедди в наушниках, и уехали по тоннелю в Париж, а оттуда – сразу же в Ниццу, где Джим и Тедди не так давно побывали на фестивале анимационных фильмов.
Фестиваль включал в себя презентацию нового полнометражного рисованного экотриллера «Атака из бездны», созданного совместными усилиями французских, японских и российских мультипликаторов. Режиссером этого фильма был Марк Прыгунин, который Джима и Ванну на руках баюкал еще в ту пору, когда они были двумя совершенно одинаковыми свертками с важными одинаковыми лицами: Марк дружил с Жоржем Планктоном и Люси Таусманн еще с шестидесятых годов. Поэтому он пригласил Джима украсить презентацию «Атаки» своим появлением в униформе глубоководного фашиста. В этой униформе свастика на рукаве заменялась коралловой веточкой, а немецкий орел – осьминогом, но в целом силуэт рыцаря зла сохранял свою узнаваемость. Джимми считал себя актером, но, честно говоря, его актерский талант оставлял желать лучшего, и хорошие предложения обходили его стороной.
Поэтому он соглашался на что угодно, вплоть до детских увеселительных спектаклей, и не ради денег, а just for fun – ему нравилось расхаживать по фойе кинотеатра в униформе бездонного фашиста, откликаясь на обращение «гауляйтер Спрут» и издавая странные гулко-свистящие звуки, долженствующие обозначать подводные стоны возмущенных обитателей морского (и социального) дна.
На фестиваль в Ниццу Джим и Тедди прибыли из Харькова, куда их пригласил Прыгунин-младший на съемки фильма «Курчатов», где князь Совецкий собирался сыграть шизанутого физика по прозвищу Советский Князь. Но Кирюша Прыгунин погиб, съемки фильма остановились, и вместо павильонов они оказались на погребальной церемонии, где отец погибшего и предложил им вместе отправиться в Ниццу.
И вот они снова второй раз за лето оказались в Ницце – на этот раз их зазвал туда не Прыгунин, а Эснер. И прибыли они туда не для работы, а чтобы покататься на яхте. Через несколько дней после злополучного ужина в Тейт Эснер позвонил им в Лондон и сообщил, что арендовал роскошную яхту и собирается совершить на ней плавание вдоль островов Средиземного моря. Плавание затевалось отчасти специально ради их общего друга Тачева, которому в этом сентябре должно было исполниться тридцать. Эснер задумал сделать своему приятелю Тачеву роскошный подарок. Тачев, болгарин по происхождению, родился в Штатах и никогда не бывал в Болгарии, откуда когда-то эмигрировали его родители. Эснер решил, что Бранко Тачеву будет особенно приятно встретить тридцатилетие на родине родителей, – Тачев вроде даже увлекался Болгарией, но все никак не мог до нее добраться. Поэтому Эснер намеревался, посетив некоторые живописные средиземноморские острова, пройти Босфор и, выйдя в
