Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе
Этот жестокий заводской свисток, который каждое утро обрушивал свою лавину звука на город, я всегда относился к нему с ужасом и презрением и с необыкновенной грызущей меланхолией — ибо он был не только тираническим, но и печальным, и всегда заканчивал свой визг заунывным жалобным криком. Его язвительная миссия в жизни рано пробудила во мне дух протеста против всего, что требует определенного момента подхода; моя натура все еще такова, что моя первая реакция на формальное приглашение — «нет». И именно по этой причине я посетил театр всего два раза за всю свою жизнь, потому что там на на рекламном щите указан определенный час, когда поднимается занавес. и мне всегда казалось, что персонал театра театра должен быть откровенно нахальной группой. Но кино в Америке привлекало меня больше; там не было антрактов, представление шло непрерывно, так что можно было прийти, когда захочется или посмотреть первую часть картину последней.
Я НЕ ВЕДУ ДНЕВНИК
Когда-то я вел дневник. Это было давно и, естественно, в этом не было ничего особенного. Мне казалось, что я могу достичь целостности таким образом. Но память и жизненная последовательность, которые я ищу, не могут быть основаны ни на каком дневнике. В мире есть все основания полагаться больше на сам разум, чем на простой росчерк пера.
Если взглянуть на проблему объективно, то сразу становится ясно, что дневник лишь отвлекает. То, что именно мы записываем в него, является чистой случайностью. Если смотреть на вещи в целом, то результат не является ни ни правдой, ни поэзией. Человек принимает на себя обязательства согласно убеждениям, которых он на самом деле никогда не придерживался, и как только они становятся черно-белыми, они наполняют нас таким стыдом, что хочется бежать от всего этого. Опечатаны, подписаны и утверждены все те вещи, которые являются самыми глубокими и величественными, и так далее, пока писатель по уши увязнет в лабиринте самопротиворечий, не имея мужества отвергнуть ни одно из этих утверждений. И таким образом человек совершает насилие над своей памятью; он забывает или вспоминает не те места, теряет способность различать существенное и несущественное. Он разрушает способность своего мозга принимать и отвергать, ибо это мозг лучше всего работает вдали от бумаги.
Это дух сожаления, который живет в дневниках. Как правило, они начинаются с наступлением пубертатного возраста и служат непосредственно для сохранения подросткового образа мышления.
Это нечто иное, чем словесный дневник, который я хочу представить вашему вниманию. Если результат моей попытки окажется в чем-то уникальным, то не из-за предмета, о котором идет речь. Странно то, что я вообще должен рассказывать вам эту историю. Сама по себе она не является редкой — жизнь узнает в ней себя. Ведь в моей собственной карьере не было ничего необычного; в основном, она была карьерой многих изгоев из Янте еще до меня. Уникальный элемент в ней — это перемены, которые начались после «Мизери Харбор» и заканчивается способностью изгоя описать, кто он такой. Я хотел бы донести до вас, что если вы хоть на минуту решите, что я сообщаю о чем-то странном или необычном, то это только вы сами слишком мало знаете о жизни. Я буду говорить с вами только об обычных повседневных делах.
МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ БЫЛ ГЛУП
Однажды ранним летним вечером, шесть или семь лет назад я сидел в кафе в Копенгагене. Было еще светло, и дверь на улицу была открыта. Снаружи на тротуаре мужчина ходил взад-вперед и периодически заглядывал в кафе. И вдруг я узнал его. Это был Кристоффер Ватч, сын торговца машинами в Янте.
Кристоффера я ненавидел и боялся в течение многих лет. Он был членом изысканного общества там, дома и был старше меня на два или три года.
Мне было девять лет, когда я нанялся к человеку по имени Ларсен. у которого был магазин упряжи. Я проработал у него год и я ясно помню грязный двор, который мне приходилось подметать каждый день. Две собаки Фрау Ларсена постоянно засоряли его своим желтым пометом. Кроме этого, мои обязанности заключались в том, чтобы выполнять мелкие поручения, таскать что то в ручной тележке. В задней комнате рядом с магазином сидел сам старик Ларсен, чинивший упряжь. Однажды я задал ему вопрос вопрос, и он сказал: «Это знают только боги». Значит, он верил более чем в одного бога, не так ли? Это определило его в моем сознании как вольнодумца.
Моя работа с Ларсеном закончилась болезненно. Однажды меня послали на станцию с двумя пакетами — большим и маленьким. Пакеты лежали в ручной тележке, и мне дали дали деньги, чтобы оплатить транспортные расходы. Ларсен дал мне конкретные указания, что большой пакет должен быть отправлен одним способом, а маленький — другим. Я не сразу понял это, поэтому он продолжил объяснять, что большой пакет должен быть доставлен в один офис, а маленький — в другой. Предположительно, это означало, что один пакет должен быть отправлен по почте, а другой — экспрессом. Однако я упустил этот момент, потому что он заставил меня нервничать и волноваться и высказал несколько едких замечаний по поводу моего общего интеллекта. Оставив его все еще сердитым на меня, я отправился с тележкой, мои мысли были в полном смятении. Станция — было ли это место, где отправляли вещи из города? Там меня освободили от меньшего из двух пакетов и сказали, чтобы я отнес второй в грузовой склад. Хохо! Казалось, все складывается великолепно; у меня не было ни малейших проблем с доставкой каждого из двух пакетов в разные места! Жизнь оказалась не такой уж сложной, как казалось. Но… они вернули мне двадцать пять центов в качестве сдачи, и что это может означать? смысл этого? Ларсен сказал, что дает мне точную сумму.
Я рысью вернулся в магазин и поставил тележку на место.
