Горькая истина - Шанора Уильямс
Доказательством соучастия Джона послужили записи телефонных разговоров между ним и Домиником, а также неподписанное соглашение о неразглашении, которое Дом по глупости оставил в папке со старыми документами. В ночь, когда меня пытались убить, Джон и Доминик неоднократно созванивались, и нашлись свидетели, подтвердившие, что эти двое ужинали в том самом ресторане, где я работала официанткой. Полной неожиданностью стало то, что одна из жительниц Маршвью выгуливала собаку и видела, как Доминик подъехал к дому вместе с женщиной, похожей на меня.
Доминик признался, что Джон Болтон сдал ему свой коттедж в аренду на несколько дней. Доказательств изнасилования мы представить не смогли, и это обвинение Джону не предъявили (вот уж полный бред), но Доминик сказал, что Джон дал ему сильнодействующее средство, чтобы я не сопротивлялась и не ответила Болтону отказом. Несмотря на показания Доминика, Джон продолжал отрицать, что изнасиловал меня. Он бы и насчет транквилизаторов не сознался, если бы не поймали его дилера: тот с готовностью сдал покупателя, лишь бы сократить себе срок.
Сейчас Джон Болтон отбывает восемь месяцев общественных работ, после которых его ждут еще полгода домашнего ареста. Приговор, конечно, дерьмовый, но я с самого начала отдавала себе отчет, что после стольких лет прищучить Джона будет трудно.
Наверное, это прозвучит странно, но, несмотря на все, что со мной вытворял Джон, предательство Доминика для меня гораздо болезненнее. Я ведь толком не помню, что именно делал Болтон, но никогда не забуду, как Доминик стоял и просто созерцал эту сцену. Он продал мое тело, будто неодушевленный предмет. Поймите правильно: оба этих гада заслуживают того, чтобы гореть в аду, но особенно я хотела расквитаться с Домиником.
У меня перехватывает дыхание, когда оператор новостного канала наводит камеру на стоящего перед судьей Доминика. Его явно только что подстригли, и костюм на нем вполне приличный, однако выглядит бывший губернатор неважно: отощавший, с ввалившимися щеками. Такое чувство, будто он нормально не ел и не спал много месяцев. Надеюсь, так оно и было, и, даже когда ему удавалось немного вздремнуть, его мучили кошмары. Мне время от времени снится, что я беру пистолет и стреляю ему в сердце. Потом Доминик встает, но я тут же снова укладываю его второй пулей. При этом он корчится от боли и истекает кровью. Это мой любимый сон.
Один из присяжных зачитывает список обвинений по уголовным статьям, и Доминика признают виновным по всем пунктам. Его плечи удрученно поникают, я же вздыхаю с облегчением. На крупном плане видно, что у него в глазах стоят слезы. Потом мистера Бейкера уводят, надев на него наручники, и на его лице написано огорчение и потрясение. Не знаю, чему он удивляется. Дело к тому и шло.
После того как судья приговаривает Доминика к тюремному заключению и объявляет заседание закрытым, камера поворачивается к Джолин; ее тут же окружила толпа журналистов. Мне бы следовало присутствовать там вместе с ней, но я не смогла заставить себя прийти. Я предчувствовала: если бы Доминика оправдали хоть по одному пункту, я бы рвала и метала от ярости или как минимум выбежала из зала суда, чтобы меня не вывернуло при всех. Мы с Шавонн рассудили, что в суд сегодня лучше не ходить, но это не значит, что я не собиралась наблюдать за процессом с безопасного расстояния. На Джолин белая блузка и черная юбка-карандаш. Уж не знаю, действительно она похудела или такое впечатление создает ремень на талии? Сэмюэл подходит к Джолин вместе с телохранителями и прокладывает для нее путь через толпу, пока они не покидают здание суда и не садятся во внедорожник с тонированными стеклами.
Между судебными заседаниями мы с Джолин почти не разговаривали. Когда нас «спасли» полицейские, всех рассадили по машинам и отвезли в участок. Каждому из нас было что рассказать про Доминика, и мы придерживались той версии, которую придумали во время встречи в отеле. Доминика ждет тюрьма; он признан вменяемым, как бы его хваткий адвокат ни пытался добиться обратного. У Доминика был хороший защитник, но юрист, представлявший наши с Джолин интересы, выиграл дело.
Самой трудной частью той ночи, когда мы подставили Доминика, оказалось возвращение в мотель после долгих часов, проведенных в участке. Как только мы с Шавонн вошли в номер, я опустилась на край тонкого комковатого матраса, закрыла лицо руками и разрыдалась. Неужели все кончено? Ведь мы сто раз могли погибнуть, в конце концов нас могла убить Джолин, если бы захотела, но она не желала прикрывать мужа. Мы поставили на карту все: сложили вместе наши сбережения и потратили их на то, чтобы добраться до Северной Каролины и воплотить мой безумный план в жизнь. Я уж думала, что сама угожу в тюрьму или еще хуже – меня убьют, но я готова была сесть за решетку, лишь бы расправиться с Домиником.
Признаюсь, меня вывело из себя решение Джолин скорректировать план в последнюю минуту, но, поразмыслив как следует, я осознала, что она была права. Джолин защищала не только себя – а впрочем, ей в любом случае ничто не грозило, – но и нас с Шавонн. Видимо, она заметила, какая сильная жажда мести меня обуревает, и я готова признать, что не в состоянии была соображать здраво. Даже у Шавонн бывали моменты, когда она порывалась выйти из дела и улететь обратно в Новый Орлеан, потому что я хотела просто залезть в дом Бейкеров через окно и уложить Доминика выстрелом в упор. Да, у меня снесло крышу. Но Джолин позаботилась о том, чтобы я не навредила самой себе. Похоже, она рассудила, что я достойна большего, чем гнить в тюрьме, и благодаря ее предусмотрительности все мы оказались в плюсе. Мне не верилось, что я наконец могу все рассказать и в полицейском участке, и на заседаниях суда, и те же ощущения я испытывала, слушая признание Доминика, которое Джолин вытянула из него и записала на телефон. А еще я давно не чувствовала, что жизнь так прекрасна.
До этой авантюры я месяцами ходила как сомнамбула
