Черешни растут только парами - Магдалена Виткевич
– Его прадеды жили в двадцатые годы прошлого века в Колюшках. Они там встретились и полюбили друг друга. В этом не было бы ничего странного, если бы не то, что один из них пришел из очень богатого немецкого рода, а другой – из бедной польской семьи, но с традициями. Прабабушка решила по-своему и последовала за своим сердцем. Они поженились и зажили одним домом. Жили скромно. К сожалению, у этой истории нет хэппи-энда… Может быть, когда-нибудь ты с ней познакомишься. Но знаешь, почему я рассказываю тебе ее прямо здесь?
– Нет, – покачала я головой.
– Где-то здесь ее похоронили.
– Что значит здесь? – Я растерянно посмотрела на детскую площадку, мимо которой мы проходили.
– Здесь, – сказал Шимон, – до середины двадцатого века было кладбище. Потом оно стало приходить в упадок, а в восьмидесятые годы было ликвидировано официально. От него остался только парк, красивые неоготические ворота и остатки надгробий, разбросанные среди окутывающих весь парк живописных зарослей плюща.
– Никогда бы не подумала, что хожу по кладбищу.
– Вот видишь. Я говорил, что для разгадки этой логической головоломки надо еще кое-что о ней знать. – Он улыбнулся. – Когда я познакомился с Яцеком, еще в институте, мы всегда первого ноября ходили в этот парк, чтобы зажечь прабабушке свечу. Это была такая наша мужская экспедиция. Вот уже три года мы встречаемся у могилы Магды. Наверное, Яцек приходит сюда один. Магду он тоже иногда посещает. Я никогда не встречал его там, но всегда на ее могилу он кладет несколько цветных драже «Эм-эн-Эмс». Он всегда шутил над ней – говорил, что, если к ее щекам прилепить эти цветные крошки, никто бы не заметил. Такой она была веснушчатой.
43
Руда Пабьяницкая, тридцатые годы
С момента пожара прошло уже несколько дней. Анна по-прежнему молчала. Иногда она садилась в кресло, гладила свой круглый живот и улыбалась. То были единственные моменты, когда можно было заметить какие-либо эмоции на ее лице.
Янина чувствовала себя все хуже и хуже. Ей эта беременность давалась уже не так легко, как в молодости. Ее сознание отягощала память о том, что у нее есть сын. Она всеми силами старалась забыть его, решила вычеркнуть его из памяти в тот день, когда узнала правду о пожаре. Ее муж, Кароль, тоже все узнал. Однако он не отрекся от своего чада. Все чаще и чаще он захаживал к сыну на виллу Дворака. Наверное, Куба хотел, чтобы все говорили «вилла Ржепецкого». Увы. Для местных жителей единственным законным владельцем этого дома оставался добрый фабрикант Хенрик Дворак, о котором они всегда вспоминали с уважением.
Кароль помогал сыну восстанавливать дом. Когда дом практически вернулся в состояние былого великолепия, туда переехала Элиза.
Почему он согласился на это? Ему была нужна женщина для работ по дому. Ведь кто-то должен был стирать, готовить, наводить порядок в комнатах. А еще удобнее было иметь поблизости кого-то для ночных забав. В этих делах Элиза была незаменима. И беременность ей тоже оказалась очень кстати: ее грудь стала более круглой и упругой, а губы необыкновенно страстными. Она была веселого нрава, молода и влюблена в Кубу до безумия. Не то что Анна, мрачная, молчаливая, с темно-синими, горящими от ненависти глазами.
* * *
Кароль не мог найти себе места в доме. Он знал, что натворил его сын, Куба, и всеми силами старался забыть об этом. Когда он, сидя в кресле в новом кабинете сына, пил ликер из элегантного бокала или ел обед, поданный Элизой, в этот момент он будто парил в небесах. Но все менялось, когда он переступал порог своего дома и видел полный упрека взгляд Анны. Она смотрела как человек, одаренный предвидением будущего. А твердость ее взгляда не сулила ему ничего хорошего. Поэтому он старался все реже бывать дома.
– Когда ты ее выгонишь? – спрашивал он жену.
– Выгнать? – возмущалась Янина. – А тебе не кажется, что после того, что сделал наш сын, – хотя называть его сыном у меня язык не поворачивается, – мы обязаны ухаживать за ней?
– Ухаживать? Да она сумасшедшая! – кричал он.
– Никто не становится сумасшедшим без причины. И скажи Якубу, что этот дом еще принадлежит ей.
– Ну уж нет, – засмеялся Кароль. – У нас есть на сей счет документ. Еще при жизни Дворака составленный.
– Ты забыл кое-что важное. Там было одно условие.
– Какое условие?
– А такое, что если у Дворака родится ребенок, все переходит ему, – напомнила Янина.
– С этим мы справимся, – сказал Кароль.
– Как это справимся? – спросила Янина. Ей не понравился тон, с которым ее муж это произнес.
– Поменьше лезь не в свои дела, женщина, и тебе не придется оправдываться перед Богом, – сказал Кароль и вышел.
Янина вздрогнула. Неужели дело дошло до того, что надо спасать Анну и ее еще не родившегося ребенка?
* * *
Кароль редко бывал дома. За месяц пару раз. Наступила зима, и приближалось время разрешения от бремени. Янина не знала точно, когда это время наступит. Она уже рожала, и ей должно быть легче, но Анна? В первый раз всегда тяжело. Янина советами старалась помочь ей, пыталась с ней говорить, но доходило ли что до девушки?
– Тебе нужно поесть, дорогое дитя. У тебя должны быть силы. Иногда все проходит быстро, а иногда роды могут затянуться дня на три. Это дело непростое.
Анна продолжала безучастно смотреть в окно.
– Но потом ты все забываешь, когда обнимаешь своего ребенка, такого маленького и беззащитного, и думаешь, кем он вырастет. Ты думаешь, что когда-нибудь и он влюбится, а ты будешь страдать от одной только мысли, что ему плохо. И всегда надеешься, что сможешь вырастить его хорошим человеком. – Она вздохнула. – Но не всегда это получается.
Анна не реагировала. Янина продолжала:
– Не всегда получается у нас с воспитанием, и тогда ты не понимаешь, где ты совершила ошибку, что ты сделала не так, почему так случилось. Тебе становится больно, потому что это твое тело, твоя кровь… Прости, Анна. Прости за все. Надеюсь, что когда-нибудь ты простишь нас.
Анна встала и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.
* * *
В ту ночь у Анны начались роды. Янина вызвала акушерку – пани Зайферт. Она не ожидала, что все произойдет так быстро. Она сама была на сносях и опыт подсказывал ей, что она будет первой.
На лице Анны было видно страдание. Однако она ни разу не крикнула. Не проронила ни слова.
Янина сидела рядом с ней и вытирала
