Черешни растут только парами - Магдалена Виткевич
– Говори. – Она строго посмотрела на него.
Куба почувствовал себя ребенком, пойманным с поличным и получившим взбучку.
– А что мне оставалось делать?
– Как это что тебе оставалось делать? – недоумевала Янина.
– Ну посуди сама: он, этот старый противный Дворак, получил все. Все было у его ног. А я – который в тыщу раз лучше – не имею ничего! Как это возможно вынести?! Никак! В тот вечер я пил с ребятами. Потом увидел, что у них такая тишина дома. Это должен был быть мой дом, это должна была быть моя женщина. Я, молодой, полный сил, деловой, не мог оставить все на самотек и поджег ту часть дома, где была спальня. Ты не представляешь, какое удовлетворение я испытал, когда смотрел на пляшущие языки пламени, как ликовало мое сердце… Пока я не увидел ее в окне.
– Так это ты убил Дворака? – дрожащим голосом спросила Янина.
– Нет, он сам сгорел, – бесстрастно сказал Куба. – Единственное, что я сделал, всего лишь поджег дом.
Произнося эти слова, он заметил впившиеся в него темно-синие от ненависти глаза. Анна стояла в дверях.
– Убирайся из моего дома, – сказала Янина. – У меня осталась последняя надежда в жизни: может быть, Бог простит меня за то, что я вырастила убийцу. А вот Анна – она нам этого никогда не простит.
Куба поднялся с кресла, не в силах поверить в серьезность намерений матери.
– Убирайся, – повторила она. – Убирайся. Не хочу знать тебя.
Молодой Ржепецкий выбежал в другую комнату. По пути он прошел мимо Анны, вперившей в него взгляд, полный лютой ненависти. Он заберет этот взгляд с собой в могилу. Но пока он должен был забрать кое-какие документы.
Перевернув все верх дном, он наконец нашел документы, составленные Двораком, подделал подпись отца, потом подпись Хенрика.
– Я не собираюсь упускать того, что мне причитается, – пробормотал он. Упаковал в чемодан свои вещи, забрал с собой всю найденную в доме выпивку, немного еды и ушел. Возле дома он сел в машину – машину Дворака. У него не было водительских прав, но он умел водить. После смерти фабриканта он использовал его машину по своему усмотрению, и никто не удивлялся, потому что все знали, что Анна живет у него в доме. То есть в доме его родителей. И все думали, что он ездит с ее разрешения.
* * *
Через несколько минут Куба был уже на вилле на улице Жеромского.
Дом был в плачевном состоянии. Пепелище, битое стекло. Все напоминало о недавних событиях.
Он вошел внутрь. На стене уже не было картин, кто-то взял кресло-качалку. Прошло всего несколько дней, а народ успел подсуетиться, растаскивая добро по своим домам. Его добро. Он улыбнулся. Его, его – вот и документы есть. Усевшись в кожаное кресло, он достал из ящика стола сигару, положил ноги на стол. Он еще не успел начать новую, богатую жизнь, а она ему уже нравилась. Закурил. Разве не в этом состоит прелесть жизни? Наверное, в этом. Наконец судьба улыбнулась и ему. Он взял документы и прочел их еще раз.
Черт, черт, черт побери! Ребенок! У него на пути стоит ребенок!
Так, спокойствие! Пока никакой ребенок не мешает. А как только начнет мешать, тогда и будем думать, что делать. Он достал бутылку из чемодана и уже было хотел выпить прямо из горла, как заметил стоявшие в буфете хрустальные бокалы. Он улыбнулся. Прошли те времена, когда он пил в кустах, на дороге, прямо из бутылки. Теперь будет пить из элегантного бокала, потягивая сигару и размышляя о светлом будущем.
42
Мне было хорошо. Я хотела, чтобы этот момент продолжался как можно дольше. Иногда я вспоминала трудные судьбы обитателей этого дома. Я не раз представляла себе Анну, бегством спасающуюся от Кубы Ржепецкого. Девушке удалось укрыться здесь. Хенрик тоже не запирал дверь на ключ. Как и я. Анна оказалась здесь в худший момент своей жизни. Не думаю, что ее жизнь была счастливой. А моя? Сейчас я чувствовала, что счастье разлито в воздухе.
Видимо, жизнь такова, что иногда она должна быть очень, очень плохой – именно для того, чтобы потом все стало хорошо.
– Иногда мне кажется, что рассказанная паном Анджеем история – это такой логический пазл. А ведь это еще не конец.
– Не конец, – подтвердил Шимон. – Я расскажу тебе еще одну историю. Головоломка на этот раз вообще без рисунка. И если ты не знаешь, что существует такой рисунок, у тебя нет шансов решить ее.
* * *
Однажды мы отправились на прогулку. Шимон поставил перед собой задачу показать мне Лодзь со всех сторон. Мы ходили по музеям, галереям, выбирали такие маршруты, чтобы увидеть как можно больше достопримечательностей. Я впервые оказалась в парке Рейтана, куда мы вошли через массивные неоготические ворота.
– Лодзь полна необычных историй, – сказал Шимон. – Эта история, рассказанная паном Анджеем, не единственная. Лодзь – мультикультурный город, и представители всех национальностей, проживавшие в нем, жили в мире и согласии. Многие из жителей города имели немецкие корни. Тебе нужно как-нибудь поговорить с Яцеком. Он поведал бы тебе о своей прабабушке. Рассказывает так же завлекательно, как и пан Анджей, только для запуска «разговорной машины» нужно горючее, и чем выше градус, тем лучше. А так все больше молчит.
– Может быть, когда-нибудь мы с ним встретимся? – спросила я.
– Без проблем. Уверяю – заведется с полуоборота и с удовольствием все нам расскажет. И вот что любопытно: каждый раз он оснащает рассказ новыми деталями. Мне всегда интересно, сколько в этом правды, а сколько фантазии. Всякий раз, когда на меня особенно накатывало после смерти Магды, мы ходили с ним на кладбище, причем не всегда на могилу Магды. Мы вообще ходили по разным кладбищам и читали надгробия. Пытались догадаться, почему кто-то умер и оставил ли он после себя какой-нибудь след.
– Какое-то жуткое хобби, – передернуло меня.
– Да как сказать… Вот ходишь по этим кладбищам и понимаешь, что не только ты кого-то потерял. Все могилы, которые я видел, означали для кого-то потерю. Мое отчаяние не было каким-то исключением. Скорбь по ушедшим вписана в нашу жизнь. Хочешь ты или не хочешь, настанет такой день, когда умрет кто-то близкий тебе. И тебе будет очень плохо. Ну, разве что ты умрешь первым, и тогда скорбеть будет кто-то другой.
Я поняла, что и сейчас он думает о жене. Наверное, не было дня, чтобы он не думал о
