Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра
Через несколько минут они уже вместе пускаются в путь.
ГОРОДСКАЯ ПЛОЩАДЬ. НАТУРА. НОЧЬ.
Группа молодых монахинь, одетых в элегантные платья, которые полностью преображают их, делая раскрепощенными и сексуальными, наконец оказывается в старой части городка. Они сворачивают в узкий переулок, где опять кто-то невидимый за веревочку тянет белую игрушечную лошадку в дом.
Из глубины улицы слышатся звуки тарантеллы, нежно сотрясая воздух. Музыка пронизывает сестер, словно электрический ток…
Монахини подходят к площади, где собралось на праздник множество народу. Люди смотрят на танцоров, двигающихся в зажигательном танце. И вскоре, завороженные магическим ритмом, невольно начинают повторять их движения.
Вскоре тарантелла завладевает всей толпой. И наши монашки охвачены общим сумасшествием, их тела подчиняются общему ритму, они становятся частью беснующейся толпы. Их платья развеваются на ветру, обнажая разогретые тела.
ДОРОГА К МОНАСТЫРЮ. НАТУРА. НОЧЬ.
Молодые монахини возвращаются в монастырь. С их лиц уже сошла радость. Наоборот, кажется, что они в горестном раскаянии. Время от времени они отрывают клочки ткани от своих разорванных, вымазанных в грязи когда-то шикарных платьев и отбрасывают их от себя, как будто стараются избавиться от греховного наваждения, которое испытали.
МОНАСТЫРЬ. ПАВИЛЬОН. НОЧЬ.
Теперь сестры распростерты на полу в обычных монашеских одеждах. Они молят Господа о прощении.
КЕЛЬЯ АНЖЕЛЫ. ПАВИЛЬОН. НОЧЬ.
Анжела в своей келье. Она преклонила колени перед Распятием. Лик распятого Христа полон скорби и, как ей кажется, сострадания к ней. Она исповедуется.
Анжела. Несчастье случилось, когда мы возвращались в монастырь. Нас догнали молодые люди. Пьяные… Они были нам незнакомы. Насильники повалили нас на землю, как валят только что срубленные стволы деревьев. Они хватали нас своими железными руками, они вонзились в наши тела, словно в масло.
Дыхание мужчины надо мной заставляло сильнее биться мое сердце, я утопала в его голубых глазах, как в бездонном море… И дьявол жег наши тела грешным огнем.
Анжела, замолчав ненадолго, опять заговорила.
Анжела. Они прошлись по нашим телам, как плуг, который распахивает землю к посеву. Закончив пахоту, смеялись.
Анжела поднимается по лесенке, приближая свое лицо к Лику Христа.
Анжела. Ты ведь знаешь, что я желала этого. Я даже подумала, что Ты этого хочешь. И это было прекрасно. Через страдание я опять вернулась к Тебе с чистыми мыслями. Я плакала, упиваясь своим страданием, но теперь знаю, что дьявол отставляет меня.
И по воздуху рукой даже смогу написать Твои святые слова.
Анжела спускается с лесенки и руками пишет в воздухе слова. Ослепительно белые буквы хорошо видны в темноте кельи: «Наконец греховные желания покинули меня, и я твоя навсегда».
Анжела. Не хочу становиться иной, чем я есть.
СТАРИННЫЙ ГОРОДОК. РАННЕЕ УТРО.
Встает солнце, но весь городок еще спит. По переулкам на ходулях движется фигура. На груди у нее икона Мадонны в серебряном окладе.
Видим дома сверху, с высоты птичьего полета. В фигуре на ходулях узнаем Анжелу, которая в слезах молит Мадонну.
Анжела. Я недостойна Твоего прощения! Молю Тебя, Матерь Божия, упроси Сына Твоего, чтобы Он послал влагу на эту землю и оросил ею все посевы, которые погибают… Пошли дождь, смилостивись, не дай этим людям умереть от отчаяния…
Голос Анжелы через открытые окна домов доносится и до просыпающихся горожан. Они поднимаются с постели и пошире распахивают ставни. Вдруг могучий гром сотрясает тишину рассвета, и сразу же дождь обрушивается на запыленный городок.
Анжела, стоя на ходулях, улыбается дождю.
Люди выбегают на улицы, и многие подставляют открытые рты под долгожданные струи. Пелена дождя постепенно полностью скрывает от глаз монахиню на ходулях, но голос ее слышен еще долго.
ПОСЛЕДНИЙ ВОПЛЬ ДЕСПОТА
Владыка огромных, проклятых богом земель — дважды их косила черная чума — умирал в большой зале своего замка. Прежде чем испустить дух, тиран велел созвать большую часть жестоко угнетаемых подданных, изнасилованных им женщин, слепых, хромых, увечных, пострадавших от его немилостей. Ему хотелось донести до всех свое последнее слово. И вот громким голосом, который обрушился на толпившихся в зале, на лестнице, на коленопреклоненных во дворе, он крикнул:
— Я умираю довольным, потому что никому не сделал добра!
ЛИСТ И МОЛНИЯ
Рассказ
Посвящаю моим сестрам, Гуэррине и Марии, которые держали меня, маленького, на руках, и моему брату Дино, научившему любить родителей.
Желание уединиться появилось у меня, когда я ощутил, что мысли, блуждающие в моей голове, словно запылились. Я должен был оставить все, что меня окружало, и притронуться руками к моему детству. Вновь обрести радость, которую испытывал мальчишкой, подставляя раскрытый рот дождю, или просто ощутить на ладони только что сорванный листок. Хотелось вдохнуть запах диких трав и прислушаться к легкому поскрипыванию ржавых водосточных труб, несущих дождевую воду вдоль стен покинутых домов.
Когда я добрался до «Долины летающего пуха» — так называют уединенное место в Апеннинах, уже тосканских, — с удивлением заметил, что со мной происходит нечто подобное, что и с одной учительницей из Калабрии.
Она давно мечтала купить дом в Романье, на холмах, но никак не решалась. Не могла ни на чем остановиться, всегда было что-то не то, и в итоге наступало разочарование.
Но однажды в двух шагах от Сан-Марино она увидела рядом с заброшенным кладбищем старый дом, С первого взгляда влюбилась в него и тотчас захотела приобрести. Она почувствовала, что здесь ждут ее появления.
Год спустя родные из Калабрии прислали ей журнал с фотографией дома, где жили их предки, и рядом — заброшенного кладбища. И она сразу заметила, что недавно купленный дом невероятно похож на ее родовое семейное гнездо.
Обветшалые дома и развалины, представшие теперь перед моими глазами, напомнили то время, когда брат привозил меня в эти края. Он покупал уголь для отца, а тот продавал его в Сант-Арканджело. Здесь я уверился окончательно, как мне необходима эта потрескавшаяся земля под ногами, а не гладкий дорожный асфальт. И пролившемуся облаку случается вырастить на наших глазах цветы, которые вмиг увянут. Как только я оказываюсь перед руинами, меня охватывает волнение от вида разрушений, произведенных дождем и солнцем. Я чувствую умирающие камни, мощь времени, его беспощадность. Я понимаю, что природа дарует архитектуре свой отмеренный срок жизни и смерти. Прекрасно сохранившиеся готические соборы и дворцы эпохи Ренессанса вызывают во мне привычное восхищение. А вот руины, помимо восхищения, заставляют испытывать жалость и сочувствие к их почти человеческой агонии.
В памяти всплывают
