Том 2. Проза - Анри Гиршевич Волохонский
— Лакомка, — смеется Валентина Васильевна. — Только я не Васильевна, а Василидовна. Ну, зови как хочешь. Хоть Софьей Наумовной. Ты с каким делом?
Читаю ей вслух все по заданию, сам ничего не понимаю.
«Согласно действующему постановлению демиурга Гептемера, плодились, размножались и наполняли. Наполнив, однако, размножаться уже не можем. Плодимся. Просим отменить постановление как устарелое. Связи не осуществляем из-за отсутствия специалистов. Ждем дальнейших указаний.
Подпись: Архонты Обратной Шестерки.
Приложение: Демографические таблицы и диаграммы.
(Вручить)».
Вручаю таблицы и диаграммы. Бабушка их отложила в сторону и говорит:
— Ишь, бабуины! Плодиться хотят, размножаться не могут. Знала ведь, что дело у тебя мандрилье. Который давеча прилетал, так все за чертей заступался: химия, промышленность, живая природа, синие звезды. Вот и доразмножались. Звезды-то — они ж тоже тварь, а не плодятся, висят вниз головой как ангелы, наполняют небеса… Ладно, я им напишу. А ты покличь пока мандрила.
Иду за мандрилом. Тот увидел меня, засел повыше и там чавкает.
— Слезай, мандрил, домой пора!
А он зубы скалит, клыками щелкает, повизгивает, хрюкает и давай швырять в меня этой — не хурмой, издали показалось, что хурма, — помидорами. Метко, собака, бросает, ни разу не промахнулся, пару раз в голову закатал. Я ему:
— Мандрил! Мандрилушка! Мандрюша! Кончай, хватит, поехали, — долго орал.
Слышу, бабуся сзади:
— Ты что — американец?
Я даже вздрогнул.
— Какой американец?! Русский…
— Чего ж ты его по-американски? Ты его по-русски зови.
Думаю — старая, а неловко при ней-то по-русски.
— Да ничего, не стесняйся, он пойдет, зови, зови по-русски. Эк он тебя разукрасил. Зови!
Пока я с ней — новый помидор мне прямо с размаху и по губам. Не до церемоний.
— Ах ты сука — морда твоя собачья — слезай, ржавое сверло!
И — чудо — Мандрил скатывается с верхушки к моим ногам и преобразуется в прежний аппарат. Вижу знакомые рычаги и усаживаюсь.
— Вот письмо, — говорит старушка. — Жить вам с крапленым, с меченым. Вспоминать Архангела Иерихонского… А то, может, останешься?
— Не могу, Софья Наумовна.
— Тогда передай там на словах своим обормотам, чтоб пили поменьше. А теперь дуй отсюда.
Лечу назад сквозь космическую резеду. Не заметил, как вот она, Земля. С грохотом, с каким-то хлюпаньем и плеском вламываюсь в точку завершения полета, в Центр, в зал заседаний.
— Задание… выполнено, — и оглядываюсь по сторонам.
Сидят. Мой генерал, рядом двойной или тройной генерал, ученые, конструктор в белом халате. А посередине — эти хрычи, чучела с сифонами, капельницами и электропроводкой. Самые архонты.
Вручаю письмо шестерке. Читают, задают вопросы.
— Не приходилось ли вам сталкиваться с непредвиденными ситуациями? — и только теперь замечаю, что все они обрызганы томатной пастой: у кого пара пятен, у кого струйка через лысину, а я, космонавт Сытин, так просто с ног до головы: помидоры-то он там жрал… История не для начальства. Но нужно что-то отвечать. Не хотелось мне, конечно, подводить и конструктора.
— В течение полета корабля Ман Дрилл все системы работали безукоризненно. И лишь в завершающей стадии, уже на местной почве Октавии… — губошлеп вздохнул с облегчением —… космический аппарат без видимых причин преобразовался в дикую собакоголовую обезьяну породы «мандрил».
Конструктор схватился за голову:
— Это то, чего я пытался избежать! Я для того и дал иностранное название, чтобы у летчика не возникало косвенных ассоциаций! Там же все мысли мгновенно оформляются! Пилот ни при чем. Кто мог подозревать, что существуют подобные твари?!
Теперь и я понял, почему генерал не хотел посылать на задание фантазера.
— А это? — спрашивает один с трубкой и тянет палец к моему опозоренному скафандру.
— Это помидоры, — (ловлю насмешливый взгляд белого халата, который тоже вспомнил, как видно, левый стишок про коридоры и помидоры при старте), — это помидоры, которые ел мандрил, срывая их с дерева, растущего у дома сельской учительницы-пенсионерки Валентины Василидовны Пистис Софии Наумовны, жительницы деревни Огдоады…
Отчитался.
Вот так они и выглядят, эти корабли. Только мандрилами их уже не называют.
— А про обормотов вы тоже доложили архонтам? — спросил весело Авель.
— Я своих ребят, конечно, предупредил, чтобы не очень закладывали, — возразил космонавт Сытин, глянув на Авеля исподлобья.
Мысли Ту о полетах во сне
Существует птица с семью ногами, способная летать при помощи бороды.
Чтобы не упасть, ей приходится сильно поджимать лапы, иначе она может задеть вершины. На земле эта птица стоит, опираясь на хвост, но спит только в воздухе.
Когда пробуждается гора, в небо летят раскаленные камни. Гора ведет себя иначе, чем птица, которая спит, когда летает. Гора спит, когда над ней не летают. Если бы гора была птицей, мы говорили бы, следя за полетом раскаленных камней: «Она уснула».
У бородатой птицы есть причина бодрствовать на земле: ее могут застать врасплох. А кто может что сделать горе? Поэтому она спит внизу и бодрствует, когда извергается.
Гора отлична от птицы.
Небо вечно спит.
Иногда там появляются бородатые звезды. Мы думаем: «В этом году умрет князь». Таковы сонные виденья неба: ему снится, что умрет князь, и князь умирает. На наше счастье, этот сон глубок, бородатые прилетают лишь изредка. Проснись небо, и погибнет в огне земля.
Небо гораздо дальше от совершенства, чем земля. Его обычные звезды крайне медленно меняют рисунок. Оно вдыхает и выдыхает раз в году, спит и старится.
Неподвижность не является совершенством. Также и правильные движения не носят в себе черт возвышенного: движение по кругу, квадрату или треугольнику. Еще менее — ход прямой черты или топтанье на месте.
Высочайшая из северных звезд внутри себя — самая низкая, но прочие — значительно хуже. Некоторые звезды из числа блуждающих, возможно, имеют признаки жизни, но вряд ли и им свойственны внутреннее строение и толщина. Правящие ими драконы удручающе просты в силу простой необходимости.
К луне это не относится.
Звезды правят всем, но только не самими собой. Полагаю, что они тупы. Даже если думать, что они что-то собой представляют помимо точек рисунка, их собственное и рисунок никак между собой не вяжутся. Говорить и думать о звездном полете поэтому бессмысленно. Как и о полете к звездам. Это все равно, что лететь к точкам на бумаге.
Иное дело — летучие рыбы или птицы.
Съешь летучую рыбу — избавишься от слабоумия.
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
Космонавт Сытин столкнулся нос к носу с Тарбаганом
