После завтрака - Дефне Суман
Нет, я пришла к тебе не за этим. Я хотела рассказать тебе о том, что произошло одним далеким-далеким летом. О том, о чем никогда никому не рассказывала, даже Уфуку. О правде, которую много лет старалась забыть – но одной фразы Фикрета хватило, чтобы она снова ожила в моей памяти. О том, как моя мама покончила с собой. Чтобы легче было говорить, попросила коньяку, но пьянеть не входило в мои планы.
Только-только начались летние каникулы. Мы еще жили у себя в Мачке. Проснувшись утром, я обнаружила на кухне Садыка и Фикрета. Фикрет завтракал. В открытое окно дул теплый ветер, такой пьянящий в первые дни стамбульского лета. Мне захотелось как можно скорее выбежать на улицу и отправиться в Бебек или к крепости, а может, даже сесть на пароход и доплыть до Анадолукавагы[81]. Начало лета в городе – прекрасное время, и мне нужно было вволю насытиться синевой моря, запахом бьющейся в сетях рыбы, криками чаек, сердитыми ласками солнца. Стамбул звал меня к себе.
Садык-уста перекладывал из холодильника в переносную морозилку антрекоты и бифштексы, размещал по пакетам овощи, фрукты, колбасу и сыр. Поначалу эта картина не показалась мне странной. Я еще не совсем проснулась. Накануне мы с одноклассницей до поздней ночи сидели на балконе ее дома в Бебеке и пили вино, отмечая окончание лицея. Впереди огромной горой маячили вступительные экзамены. Несмотря на каникулы, все наши разговоры крутились вокруг выбора университета, проходных баллов, подготовительных курсов и репетиторов. «Пусть этим летом сбудутся наши мечты!» – говорили мы, поднимая бокалы, и пили до дна. Когда я вернулась домой, Фикрет уже спал. Не заходя в гостиную, я прокралась в свою спальню, заткнула уши ватой и тоже уснула.
В те годы я спала с ватой в ушах, чтобы не просыпаться от громких перебранок между родителями, которые могли вспыхнуть и далеко за полночь. Вот и в ту ночь они ссорились, когда я пришла домой. Я спала как младенец, а они между тем снова били фужеры. На бледно-желтых, цвета шампанского, стенах гостиной распустились красные розы винных потеков. Под обеденным столом валялись осколки. Пепельница на журнальном столике была переполнена окурками, диванные подушки валялись на полу… Я уже не обращала на все это внимания. Бросив рассеянный взгляд на беспорядок в гостиной, пошла дальше, на кухню. Как я уже говорила, я еще толком не проснулась, и, должно быть, поэтому восприняла как нечто само собой разумеющееся, что на нашей кухне хлопочет Садык-уста. Но вообще-то он у нас дома никогда не появлялся. Он был бабушкиным слугой, а не нашим. Зиму проводил вместе с ней в Моде, лето – на острове. Месяц назад они туда, на остров, и переехали. И то, что Садык вдруг оказался в Мачке, у нас на кухне, говорило о том, что случилось нечто из ряда вон выходящее.
– Доброе утро. Как поживаешь, Садык-уста? Каким ветром тебя к нам занесло? Когда приехал? Что ты тут делаешь?
Садык-уста закрыл холодильник и, торопливо достав из буфета тарелку, поставил ее на стол. Потом взял стакан и направился к плите, чтобы налить мне чаю.
– Садитесь, госпожа Нур. Позавтракайте.
Я послушно села за стол, на то место, перед которым Садык поставил тарелку. Вообще-то там обычно сидела мама.
– Фикрет, в чем дело? Где мама? Спит?
Фикрет вынул изо рта косточку от маслины и положил на край тарелки. Я смотрела, как проглоченный кусок с трудом идет вниз по его узкому горлу. Потом он сделал глоток чая. Корку со своего куска хлеба он уже съел, а мякоть положил рядом с тарелкой. Я протянула руку, взяла этот очищенный от корки ломоть и обмакнула его в миску с мелко порезанными помидорами, приправленными оливковым маслом и тимьяном. Садык-уста принес чай и мою любимую кунжутно-виноградную пасту, я сказала ему спасибо. Мне по-прежнему казалось, что в его присутствии в нашем доме нет ничего необычного. Может быть, подумала я, его отправила к нам бабушка. Сказала, например: «Я пока обойдусь одна, Садык, а ты помоги-ка немного моей дочери. Готовь завтрак внукам, заправляй по утрам их постели, ходи на рынок, покупай рыбу – скажем, барабульку, Нур ее любит, жарь на обед и подавай с салатом-латуком».
Могло такое быть?
Нет.
Я хорошо это знала.
– Фикрет, где наша мама?
Брат не отвечал. Не мог. Мы ведь, в конце концов, были детьми, давшими молчаливую клятву никогда не говорить о том, что мама пьет. Да, мы уже выросли, но привычка старательно обходить эту тему должна была остаться с нами до могилы. Фикрет положил в рот кусок сыра, разжевал его и проглотил – тоже с трудом, сморщившись. Кадык ходил вверх-вниз, словно застрявшая в горле слива. Глубокая тишина темной тучей наползла на нашу просторную кухню, окна которой смотрели в ухоженный двор с прудиком и пальмами, и я вдруг поняла, что на самом деле вовсе не хочу услышать ответ на свой вопрос.
Садык-уста подал мне яйцо. Скорлупу очистил, посолил ровно так, как мне надо, посыпал щепоткой красного перца. Поставив дрожащими руками тарелку на стол, моргнул своими мутно-голубыми глазами и сказал:
– Вашей маме ночью немного нездоровилось, госпожа Нур. Ваш отец отвез ее в больницу. Ничего опасного. Сегодня-завтра, наверное, выпишут.
Я молча ела яйцо. Мне было известно, что означает это «нездоровилось». Острая алкогольная интоксикация. Отец уже несколько раз отвозил ее в больницу по этой причине. В службе скорой помощи ей ставили капельницу и через несколько часов отправляли домой. Но никогда еще не бывало такого, чтобы ситуация требовала приезда Садыка. Мы с братом уже выросли и часто оставались дома одни, без родителей. Мне было шестнадцать лет, Фикрет учился в университете.
Когда Садык-уста пошел убираться в гостиную, я вопросительно посмотрела на Фикрета. Тот прочистил горло.
– Когда позавтракаешь, собери свои вещи. Мы едем на остров. После обеда, на двухчасовом пароходе из Сиркеджи.
На мгновение меня охватила радость. Мы едем на остров! Ах! Как быстро я была готова забыть о лежащей в больнице маме! Уже тогда. Мы отправляемся на остров. В Бодрум, получается, не поедем. Отлично. Значит, мне не придется общаться с незнакомыми ровесниками из коттеджного поселка «Актур». Предыдущим летом мы провели там две недели. Жили в белом домике с балконом, оплетенном бугенвиллиями. Маме там очень нравилось. Домик стоял на склоне холма, обращенном к
