После завтрака - Дефне Суман
Некоторое время я стоял в замешательстве на старом половике посреди спальни. Если интервью господина Бурака не здесь, не в этой комнате, то где же оно тогда? Может быть, я переложил его куда-нибудь, когда прибирался? Нет, такого точно не могло быть. Я берегу эту газетную вырезку как зеницу ока. Во время уборки к ней не притрагиваюсь. Тогда куда же она могла деться? Стены и шифоньер с зеркалом закружились вокруг меня. Пол выскальзывал из-под ног. Я едва смог добраться до кровати. Голова гудела. Произошла ошибка, какая-то ужасная ошибка. Я потер пальцами виски. Возможно, мне снится кошмарный сон. Что если мне сейчас лечь и уснуть? Вдруг, проснувшись, я найду интервью господина Бурака вместе со снятыми госпожой Нур фотографиями в ящике – там, где я хранил их столько лет?
Должно быть, под влиянием этой надежды я и в самом деле лег и закрыл глаза, хотя не в моем обычае спать в дневное время. И едва я это сделал, как удивительным образом начал переноситься в прошлое. Меня словно бы притягивало к центру Земли. Посреди кровати открылась мягкая дыра, и мое тело, перейдя в жидкое состояние, текло внутрь этой дыры. Поначалу я не понял, что ко мне явился Азраил[78]. На меня нахлынули приятные ощущения, о которых, как мне казалось, я давно позабыл, и под их воздействием я расслабился. Мои глаза под смеженными веками увидели яркий зеленый цвет оттенка еловых иголок, и женский голос произнес: «Из всех цветов зеленый имеет в природе больше всего оттенков». Чей это был голос? Я очень давно его не слышал. Он принадлежал высокой зеленоглазой женщине с непокрытой головой. То есть платка на ней не было, а носила она шляпку.
Вспомнил! Я тогда был совсем еще крохой. Нури-эфенди еще был жив. Эта женщина приходила в его особняк, чтобы давать маленькой госпоже уроки музыки и рисования. А чтобы укрепить ее легкие, они ходили на прогулки. Госпожа Ширин была нежным ребенком. Часто болела. На прогулки по лесу брали и меня. Госпожа учительница, задрав голову в шляпке, глядела на высокие деревья и говорила: «Посмотрите на этот бозгер[79]». Госпожа Ширин хихикала. Я тоже смеялся, но знал, что это слово означает «лес». Госпожа учительница показывала нам сосны, пихты, дубы и говорила: «Посмотрите на листья и иголки. Похожи ли они друг на друга?» Мы наклонялись и смотрели. Пальцы госпожи учительницы вечно были испачканы красками. Стоило мне прикоснуться к черной смоле, выступившей на сосновой коре, она тут же хлопала меня по руке: «Не трогай, мальчик! Это же смола, деготь – пристанет к коже, потом не отдерешь!»
Я сложил руки на животе. Подул ветер с наших гор, пахнущий морем и соснами, овеял мою сухую кожу. Послышался хищный птичий клекот. Моя мама очень хорошо умела подражать птичьим голосам. Мне показалось, что я еще немного сдвинулся к центру кровати. До меня донесся мамин голос. Нет, неверно сказал. Было такое ощущение, будто между моими ушами натянули веревочку и мамина душа на нее села. Так близко звучали ее слова. Тут-то мне и пришло в голову, что я, должно быть, прощаюсь с жизнью. Такие мысли вполне естественны для людей моего возраста, но я очень редко думаю о смерти. Я попытался открыть глаза. Не получилось. Тогда я окончательно уверился в том, что ко мне пришел Азраил. Не знаю уж почему, но перед глазами появилась плачущая за кухонным столом госпожа Нур. «Я сделала аборт, Садык-уста, – говорила она. – У меня должен был родиться ребенок, а я пошла и убила его». Голос госпожи Нур переплетался с голосом моей мамы. Расскажи нашу историю, Садыкис. Расскажи, пришла пора. Господин Бурак записал мой рассказ. Но я и этот листок потерял, мама.
Кровать затягивает меня в свои глубины. Мамин голос возрождает прошлое. Спи, сынок. Спи. Баю-бай. Разбойники играли в мяч. В подосферо[80]. Я видела это в дверную щелку. То были люди Хромого. Они гоняли ногами голову священника из одного угла двора в другой. Смеялись. Голова ударялась о камни, которыми вымощен двор. Тук-тук. Голубые глаза открыты. Я спряталась в подвале. Молилась изо всех сил, чтобы меня не заметили. Но если Господь не уберег господина священника, почему Он должен спасти меня?
Я пытался согреть свои превратившиеся в ледышки ноги о мамины. Дрожал от страха, но все же не мог удержаться от вопроса:
– А что было потом, мама?
– Ничего. Потом я оказалась здесь.
– Это Нури-эфенди спас тебя от разбойников?
– Спать пора. Засыпай.
Мамин голос затих.
Сам я никогда не прятался в подвале церкви. Священника я видел, но никто не играл его головой в футбол. А шел ли я по той узкой тропке вместе с женщинами, стариками и старухами? По тропке шел, но рядом со мной были госпожа Ширин и учительница рисования. Они идут впереди меня. Прошлое спуталось в моей голове. Госпожа учительница показывает нам листья, цветы апельсина. Рассказывает, объясняет. Потом на холм напротив нас садится орел. Госпожа учительница очарована им. Останавливается и смотрит, смотрит. Маленькая госпожа? Госпожа Ширин, куда вы? Постойте, подождите, не уходите! Госпожа учительница сильно рассердится! Маленькая госпожа, не поднимайтесь одна на тот склон! Пойдем, Садык, пойдем. Нельзя, госпожа Ширин. Спуститесь, прошу вас. Нам запрещено подниматься к монастырю. Строго-настрого! Маленькая госпожа! Монастырь разрушен, сожжен, разграблен. Ходить туда опасно!
Пойдем, Садык, не бойся! Иди за мной!
И я иду. Карабкаюсь вверх по склону. Подождите, маленькая госпожа! Со лба течет пот. Я совсем еще ребенок. Запыхался. Маленькая госпожа, где вы? Тсс! Сюда, Садык, сюда! Смотри. Только ни звука. Спрячься позади меня. Маленькая госпожа, что
