Черешни растут только парами - Магдалена Виткевич
Как только Шимон приехал, я показала ему подарок пани Крыси. Первое, что он подумал, что я дала кому-то нарисовать картину с его фотографии.
– Что это? – спросил он.
– Картина. Я получила от пани Крыси и пана Влодека. Она висела у них в комнате. Говорят, что она появилась в их семье после войны.
– Невозможно, – сказал Шимон. – Невероятно.
* * *
Тогда я была уверена, что предел невозможного был достигнут и лимит чудес на этот день исчерпан. Однако я ошибалась.
Вечером мы оказались у пана Анджея. Он ждал нас, как обычно. Только сейчас чай для всех делала я, а он сидел и позволял обслуживать себя.
– Зосенька, деточка. У меня есть еще просьба, – сказал он. – В коридоре, на обувной полке, лежит такое рваное одеяло. Такое старое очень. Возьми это одеяло и положи в будку Стефану. У него там была какая-то подстилка, но уже совсем рассыпалась, вот я ее и выбросил, но это одеялко должно подойти.
Я взяла в руки вязаное одеяло цвета морской волны. Оно действительно было очень старым, протерто в нескольких местах. Впрочем, достаточно было беглого взгляда на рисунок, чтобы понять – оно было точно таким же, как и то, которое я вязала по старинному образцу, найденному в шкатулке. Но что самое интересное – оно было связано из тех нитей, остаток которых я нашла на чердаке.
Мне стало не по себе. Эти три вещи, безусловно, имеют что-то общее. Моя фотография, картина и одеяло, сделанное по старому образцу. Может, та женщина с картины как раз и вязала его?
Слишком много загадок для одного дня. Слишком много.
37
Схема вязания. Вырезка из газеты, 1934 год.
Отдельные зубчики делаем поочередно: заканчиваем один зубчик и только тогда начинаем следующий. Основание составляют петли цепочки, на которой вяжутся зубчики из столбиков с накидом и воздушных петель. Первые два столбика с накидом делаем на 5-й петле цепочки, затем идут две воздушные петли и два столбика с накидом в ту же петлю. Далее пропускаем две петли в основании, а на 3-й вяжем столбик без накида. Снова пропускаем две петли основания и провязываем два столбика с накидом, две воздушные петли и еще раз два столбика с накидом. Повторяем узор с 5-й по 10-ю петлю и после завершения переходим к следующей части узора…
* * *
Руда Пабьяницкая, тридцатые годы
Анна сидела на крыльце и вязала крючком. Вот уже которую неделю ей было не по себе. Даже собралась пойти к доктору, но Хенрик объяснил ей, почему с доктором можно пока повременить. Она только улыбалась, поняв свое невежество. Да и откуда ей было знать? Откуда ей было знать, что те запахи, которые она всегда любила, вдруг начнут раздражать ее, и в один прекрасный день у нее пропадет аппетит ко всем деликатесам из толстой поваренной книги Чверчакевичовой, а на следующий день она вдруг поймет, что готова есть все подряд?
Теперь она знала. Она даже сшила несколько распашонок для малыша. Ребенок должен был появиться на свет зимой, поэтому помимо распашонок ему будет нужно теплое одеяльце. И даже несколько. Хенрик ездил в Марысин по делам в магистрате и привез ей из местного магазина пряжу цвета морской волны:
– Займешь чем-нибудь руки, мысли. Не будешь грустить, когда я в отъезде.
Он чувствовал себя намного лучше и иногда ездил в Лодзь консультировать своего племянника. Годы были трудными, и легко было совершить ошибку, руководя таким количеством людей. Кроме великолепных тканей, Хенрик привозил из города много других ценных вещей, которые тоже шли на распашонки для малыша. Была среди них и заграничная пряжа.
Шерстяные нити морского цвета были мягкими и пушистыми. Анна не могла дождаться, когда сможет обернуть своего ребенка в сделанное своими руками одеяльце. Она гладила себя по начинавшему прибывать животу и каждый раз, ложась спать и закрывая глаза, мечтала о том дне, когда станет матерью.
Хенрик весь сиял от гордости. Он не ожидал, что судьба одарит его счастьем отцовства.
– Я принес тебе подарок, – сказал он, вручая Анне большой сверток.
– Что это?
– Открой.
Анна нетерпеливо разорвала бумагу.
– Картина? – удивилась она и стала пристально рассматривать подарок.
Картина изображала ее дом среди цветущих черешен. Перед домом сидела женщина и вязала крючком.
– Это… это я?
– Когда-то я рисовал. А потом, как мне казалось, разучился. Столько лет не брал в руки кисти. И только когда увидел тебя сидящей перед домом, что-то внутри меня затрепетало.
– Спасибо. – Она все еще не могла в это поверить.
– Анна, этот подарок – знак моей любви к тебе.
– Я не жду от тебя никаких доказательств любви. Достаточно того, что ты есть.
– Ну тогда пусть это останется как благодарность судьбе за то, что ты появилась в моей жизни.
* * *
Картина висела в гостиной, над столом. Анне очень нравились перемены в доме. Ей было приятно чувствовать, что внешний вид их общего уголка мира – работа ее рук. Она шила шторы, скатерти, занавески, различные украшения, покрывала и подушки для дивана. Она была рада, что это место становится все ближе, все уютнее.
На виноградной лозе наконец появились первые завязи – значит, скоро зацветут розы. Девушка вила свое гнездышко и ждала появления ее и Хенрика ребенка. Она знала, что и он мечтает об этом. Его мечты были и ее мечтами.
Постепенно округлялись ее лицо и живот. Уже невозможно было скрыть беременность даже под просторными одеждами. Впрочем, она не хотела скрывать ее.
Те же ожидания испытывали две другие женщины. Одной из них была Янина Ржепецкая, а второй… Элиза. Девушка, которая когда-то прислуживала у Стефанских.
* * *
Якуб Ржепецкий уже несколько дней был не в духе. Основной причиной такого положения дел было то, что днем на Марысине он увидел Анну, выходившую из машины Хенрика. Муж нежно поддерживал ее. Девушка казалась Кубе полнее, чем обычно. Анна всегда была стройной, и невозможно было представить, что она так быстро могла прибавить в весе. Вскоре он понял, что случилось: Анна ждала ребенка. Ребенка от Хенрика.
Это был удар по самолюбию красавца-мужчины. Он изо всех сил пнул растущее рядом дерево, но оно не ответило на это даже колыханием веток. Впрочем, природа не осталась молчаливой: его ногу пронизала острая боль, и он грязно выругался.
Это что же получается? Если в мире появится ребенок Дворака, то его, Кубы,
