Том 2. Проза - Анри Гиршевич Волохонский
— С каждым годом в наших краях все меньше дичи. Рассеялись орды слонов, редеют табуны носорогов. Когда я был ребенком, белые панды бродили по улицам родной деревни, младенцев няньчили горные гориллы, питоны доили коров. А сейчас…
Вдруг внимание Кчсвами привлекло создание, вырвавшееся, скача, из зачумленного дымом средоточия облавы. Оно, по-видимому, так часто меняло положения своих конечностей, что глаз не успевал следить за каждой, и все существо казалось поэтому каким-то бесцветным, полупрозрачным, почти нереальным. Кчсвами напрягся всем телом, подался вперед, отступил на два шага, бросил в сторону копье и услышал из-за спины громкий, торжествующий крик вчерашних гостей, «живой падали»:
— Квагга — Квагга!..
Создание летело прямо к нему, гонимое дымом. Миг — и оно уже трепетало у самых ребер Кчсвами. Передавшаяся охотнику дрожь жертвы заставила его потерять равновесие, они сцепились и покатились по склону вниз, подминая карликовые баобабы. В травянистой низине их вращение замедлилось и остановилось. Теперь Кчсвами и философы смогли более или менее рассмотреть, кого же они изловили.
Это была не квагга. Перед отупевшими ловцами стоял, отчасти растворяясь в воздухе, прелюбопытнейший пример человеческой породы. Начиная уже с одной головы, он был донельзя странен. Он весь то появлялся, то исчезал. Иногда сквозь его тело можно было увидеть черты окружающей природы. Более того, это же самое происходило с каждой его отдельной частью и не всегда одновременно. Его ступни в те миги, когда их можно было рассмотреть, казались обутыми в черные просторные мокроступы, из которых выступали вверх самые ноги в виде тонких трубок, обтянутых в туго облегающие белые чулки. С теми же оговорками чулки уходили в направлении ног. На голове, бывало, покоилась плоская матерчатая сковорода размером с колесо кареты, отороченная по окружности мехом из гривы черного муравьеда. Кчсвами, хоть никогда и не заглядывал в небесную трубу, сразу признал в той фигуре почвенное изображение планеты Сатурн с кольцами. Фигура волновалась. Она переступала с ноги на ногу, вглядывалась то назад, то вверх и всеми своими движениями показывала волю уйти, откуда прикатилась.
— Пустите меня, пустите! Я почти поймал! Наконец-то я увидал! Я уже взял, казалось бы, за рога. Да пустите же вы меня, о бессмысленные язычники!
Его, собственно, никто и не держал. Философы, услышав, как их обозвали, обиделись и опустили руки, а Кчсвами простерся к ногам посланца.
— Мы не бессмысленные язычники, — сказали любомудры, — мы сознательные безбожники.
— Если вы такие сознательные, что заставило вас покрыть себя этой глупой живописью? — спросило чучело.
— Это наша беда, а не вина, — возразили полосатые.
— Кто же это вас так разукрасил? Они? — Небесное тело указало на гиену, простертую перед его сверкающей обувью.
— Увы, — отвечали искатели квагги, — гиены не виноваты. Мы сами окрасились.
Странный человек еще раз вгляделся в своих собеседников и твердо произнес:
— Вы должны просидеть семь недель взаперти.
— Да мы и так уже все средства перепробовали!
— Да-да. Вы должны просидеть семь недель взаперти. Просто просидеть семь недель взаперти.
— А потом?
— Потом еще семь недель. Так здесь написано, — он указал на книгу, которую держал в руках.
— Это в вашей книге так говорится? Что же это за книга? — спросили философы.
— Книга! Книга! — просиял вестник. — Это древняя старая Книга. Она была начертана прежде, чем был сотворен мир, и с тех пор ее тщательно переписывают буква в букву.
— Но если ваша книга такая древняя, не могло ли случиться, что и сведения, которые в ней содержатся, тоже несколько устарели?
— Нет. Не может быть. Вовсе не так. Все обстоит прямо противоположным образом. В этой Книге ничто не может устареть никогда. Напротив, нынешняя книга, чем она новее, тем мгновеннее устаревает. Поэтому вы должны сидеть семь недель. Если же урок пройдет вам даром и вы останетесь безбожниками, вам придется убраться в шесть углов бытия и там безумствовать жалкий остаток отпущенных дней в свойственной вам естественной, природой предписанной однородной масти. Аминь. Кстати, а позвольте услышать ваши имена, господа афеи.
Любомудры пробормотали в ответ свои невыразительные фамилии, вроде Ослов, Козлов, Калганов.
— Ослов… Очень хорошо. А сейчас я должен вас покинуть.
С этими словами Жертва Поимки затрусил вверх по склону низины. Перед ним лежало обгорелое поле, испещренное следами людей-гиен. Кой-где там искрились курящиеся пучочки трав, однако полыхающих рыжих пятен огонь более не развертывал. В большом разочаровании он повернул обратно.
— Он ушел. Она ушла. Придется подождать.
— Кого это вы рассчитывали там изловить? — спросили Ослов, Козлов и Калганов, понадеявшись, что тот тоже ищет кваггу.
— Как — кого? Неужто вы ничего не поняли? Как же без белого осла? Как же без красной коровы? Да, сейчас мне необходима красная корова! Или лучше сразу белый осел!
Положение стало проясняться.
— Красные коровы… — протянул Ослов. — Разве это такая уж редкость? Знаете, мы ведь тоже охотники. Давайте поможем друг другу.
— Согласен. Но вы должны понять. Я говорю о красной корове. О совершенно красной. А нет красной коровы — откуда взяться белому ослу? Кстати, вы кроме меня кого-нибудь поймали?
— Мы-то ищем бесцветную зебру, — сказал Калганов, — и мы ее, к сожалению, упустили.
— О! Бесцветную зебру! — восхитился пойманный. — С такими харями только и искать, что бесцветную зебру. А зачем?
— Показать начальству.
— Какое суетное побужденье! Неужели вы не можете просто доказать, что такая зебра существует — и дело с концом? Земное начальство верит в логику. Докажите — и все тут. Зачем показывать?
— Прекрасный совет, — отозвался философ Козлов. — Только почему бы вам самому им не воспользоваться? Почему бы вам не пояснить своему начальству то самое, что вы предлагаете доказать нашему?
— Вы, сударь, прямой баран, — отвечал Козлову Жертва Поимки, — если не видите разницы. Мое начальство пальцами не потрогаешь. Ему подавай как бы плотную действительную вещь. А ваши плоские охламоны вполне удовольствуются дутым домыслом. Ладно. Продолжим поиски. Проводником будет вот этот праведный иноверец.
Кчсвами встал, и они тронулись в путь.
— Куда же мы теперь пойдем? — спросил Калганов, едва отступив от горелого поля.
— Я думаю, нам, пожалуй, нужно к сведущим людям, — отвечал Жертва Поимки. — К гимнософистам.
ИЗ ДНЕВНИКА
Вот запись, которую сделал Ослов в селении людей-гиен.
Жили под дубом семь бабирус. Там издох старый жираф. Тело его превратилось в белый скелет. Бабирусы увидали, и первая говорит:
— На чем шея держалась? — На
